Русская идея, русская идея! - сетовал недавно участник одной серьезной дискуссии. - Сколько еще мы будем козырять ею то как красной, то как черной мастью! Не пора ли перейти к конкретному, серьезному разговору? Ведь никто же не говорит в наше время о «французской идее», «английской идее», «японской» или «американской» идее!»
В ответ на эту тираду я вспомнил книгу под названием «Вдруг» с подзаголовком: «Американская идея за рубежом и на родине». Ее автор - известнейший американский публицист Джордж Уилл.
Появление в ее названии не совсем привычной формулы «американская идея» не случайно. Уилл начинал свою карьеру как политолог, преподавал в университете штата Мичиган и был хорошо знаком с марксизмом, в частности в его советском варианте. В отличие от многих американцев, рассуждающих о «русской идее», Уиллу хорошо известно, что понятие это было в нашем веке пущено в ход Николаем Александровичем Бердяевым как исходная точка его рассуждений в книге «Истоки и смысл русского коммунизма».
Создается впечатление, что американец Уилл лучше понял пафос трактата Бердяева, чем многие соотечественники философа - те, кто понимают ее как идеологическое основание советского или русского империализма, как агрессивно антизападную, антидемократическую идеологию, как веру в провиденциальную роль России, призванной спасти и изменить мир по своему образу и подобию. Такое понимание бердяевской «русской идеи» зачастую сквозит в высказываниях полемистов по обе стороны политических баррикад. А между тем эта пресловутая идея вообще не принадлежит к политической сфере и на язык политических действий принципиально не переводится. Это религиозная идея христианского гуманизма, основанного на человеколюбии, милосердии и жалости, и как таковая она уже давно завоевала мир, оккупировала и Восток и Запад. Эта «оккупация» будет продолжаться и тогда, когда последний советский танк пойдет в переплавку, ибо это «оккупация» умов и душ, и «оккупанты» - Толстой, Тургенев, Достоевский, Чехов, Набоков, Солженицын, Бродский.
«Американская идея» представлена в эссе Джорджа Уилла как противоборствующая не с «русской идеей», с которой она, так сказать, не пересекается, а с коммунизмом. Это идея, по существу, правовая, идея прав человека. Она осуществляется и защищается политически. С этих позиций Джордж Уилл пересматривает историю прошлого века. В том, что борьба «американской идеи» с фашизмом в годы Второй мировой войны немедленно по окончании войны превратилась в борьбу с коммунизмом, для него нет парадокса. Ведь и по удачному определению Сергия Булгакова между коммунизмом и нацизмом были отношения не противоборства, а соревнования.
Поэтому Уилл выделяет начальный период «холодной войны» - конец 40-х, 50-е годы - как своего рода героический период в истории «американской идеи». Для такого подхода нужна незаурядная публицистическая смелость. «Холодная война» легла таким тяжелым бременем на историческую память поколений, всеобщая эйфория по поводу ее окончания в наши дни так велика, что никому по эту сторону бывшего железного занавеса не хочется провозглашать «победу» в холодной войне, чтить ее «героев». Благодушная тенденция большинства пишущих о холодном периоде истории - равно осудить «ястребов» с обеих сторон. В таком уравнении добра и зла Джордж Уилл видит опасность. Отнюдь не оправдывая задним числом эксцессы маккартистской охоты за ведьмами, Уилл берет на себя смелость утверждать то, что он считает простой истиной: «Никогда Америка не была более Америкой, чем в пятидесятые годы, [в те годы] Америка была уверена в том, что ее дело правое, и так оно и было».
В противовес интеллектуально трусливому политическому мышлению, моральной уравниловке («в вашей системе есть недостатки, в нашей системе есть недостатки») Уилл считает, что крушение коммунизма, или, как он говорит, «самоубийство, совершенное социализмом», подтвердило победу американской идеи. Не индустриально-военной мощи, не политики как таковой, но идеи прав человека и неизбежно вытекающей из нее идеи плюралистического устройства общества. Впечатление у большинства такое, что все это произошло «вдруг» (отсюда название книги), но, напоминает Уилл, в значительной степени это результат неутомимых усилий многих людей разной национальной, религиозной, даже партийной принадлежности.
Однако основное содержание книги Джорджа Уилла состоит не в праздновании победы, которая, как предупреждает автор, далеко еще не окончательна и, скорее всего, никогда окончательной не будет. Книга Уилла об «Американской идее за рубежом и на родине» вообще посвящена значительно больше тому, что происходит на родине, чем зарубежным делам. Ее основной пафос в том, чтобы напомнить читателям о том, что «американская идея» в принципе не может восторжествовать раз и навсегда, что от десятилетия к десятилетию, от поколения к поколению священный принцип личной свободы, прав человека, нуждается в укреплении и поддержке новыми идеологическими обоснованиями, новыми политическими акциями.
Если в недавнем прошлом покоряющая мир «американская идея» в основном поддерживалась широкой коалицией на родине, коалицией, в которой любовь к свободе и вера в правовое общество объединяла либералов и консерваторов, политических противников в домашних дебатам, то теперь возникает опасность изнутри. Здоровая критика, направленная на недостатки внутри собственного американского общества, всегда необходимая критика существующих законов и порядков может перерасти в саморазрушительную силу. «Нам нужен, - говорит Уилл, - [подъем] национализма, страстной и гордой нетерпимости - к беззаконию, нецивилизованности и любым проявлениям халтуры».
Любовь к закону, цивилизации и мастерству - вот духовная сторона американской идеи. И здесь она может счастливо соединиться с гуманистической русской идеей.
