Какие только списки самых-самых главных людей века не составлялись к концу истекшего столетия, но два человека присутствовали в них непременно: Эйнштейн и Пикассо. Оба начали сознательный жизненный путь вместе с двадцатым веком. Весной 1901 года Эйнштейн в Швейцарии приступил к работе заместителя учителя математики в Винтертурском техническом колледже, техникуме по-нашему. Это была единственная служба, на которую его взяли после сдачи аспирантских экзаменов по теоретической физике. Примерно в это же время в Барселоне Пикассо пытался устроить выставку картин, которые он начинал годом раньше в Париже. Без денег, подавленный самоубийством лучшего друга, он писал в основном унылые интерьеры в голубоватых тонах. В течение следующих пяти лет эти два «маргинала» выступили с творческими идеями, которые навсегда изменили нашу культуру. Как это могло случиться?
В книге «Эйнштейн, Пикассо» Артур Миллер (тезка и однофамилец драматурга) пытается ответить на этот грандиозный вопрос. В общих чертах ответ такой: только эти двое, Эйнштейн и Пикассо, были готовы к выводам из новых идей о времени, пространстве и измерениях, как бы далеко эти выводы ни шли. Всем остальным куражу не хватало. Крупнейший французский математик Пуанкаре подошел очень близко к открытию специальной теории относительности. В 1904 году на открытии Всемирной выставки в американском городе Сент-Луисе Пуанкаре произнес великолепную речь о том, насколько необходима такая теория. Но сформулировал ее в 1905 году Эйнштейн, к тому времени уже продвинувшийся от учителя математики до клерка в бюро патентов. Эйнштейн задумался над проблемой относительности в 1902 году, читая научно-популярную книгу Пуанкаре, где между прочим говорилось: «Нет абсолютного пространства… нет абсолютного времени…». Той же книжкой в то же время зачитывался в Париже любитель математики и страховой агент Морис Пренсе. Пренсе водил дружбу с молодыми художниками-авангардистами. В 1906 году он пересказал идеи Пуанкаре своим приятелям Браку, Дюшану и Пикассо, который тут же приступил к великому холсту «Девушки из Авиньона». Родился кубизм, первый со времен изобретения линейной перспективы в период Ренессанса новый метод изображения пространства на плоской поверхности. Так, по Миллеру, выходит, что специальная теория относительности и кубистическая живопись – родные сестры.
Миллер не первый, кто сопоставляет Эйнштейна и Пикассо. В комедии Стива Мартина они даже встречаются за кружкой пива в кафе «Ловкий кролик», хотя на самом деле они никогда не встречались. И, конечно, Миллер не первый, и даже не двадцать первый, кто отмечает влияние научных идей Эйнштейна на авангардное искусство. Роман Якобсон вспоминал, с каким жадным интересом расспрашивал его Маяковский о теории относительности. «Агитатор, горлан, главарь» даже собирался нанять какого-нибудь академика-физика, чтобы тот ему растолковал учение Эйнштейна поподробнее, чем филолог Якобсон. Но что удалось Миллеру – это показать, насколько Пикассо действительно понимал новое математическое мышление и «вписал» его в «Девушек из Авиньона». Миллер оговаривается, что сводить этот манифест кубизма только лишь к интерпретации на холсте новых идей о времени и пространстве было бы неверно. Он даже цитирует друга Пикассо Андре Сальмона, который говорил, что если составить список влияний, сложившихся в новаторскую геометрию «Девушек», он равнялся бы по толщине с парижской телефонной книгой. Но вывод у Миллера не вызывает сомнений: главные идеи картины заимствованы из новой физики – время не линеарно, в пространстве может быть более трех измерений.
Миллер также отмечает и несомненное личное сходство своих героев. Оба были сильными личностями, одержимыми своим творчеством, но эмоционально сдержанными, склонными к одиночеству. Обоих любили женщины, оба охотно принимали женскую любовь, но ответным доверием и верностью не платили. По политическим взглядам оба были поначалу анархистами. Оба всю жизнь презирали истэблишмент. Оба жили в живописном беспорядке.
Артур Миллер пользуется очень высокой репутацией в своей области. Его книга о специальной теории относительности Эйнштейна, вышедшая несколько лет назад, признана образцовой. Но надо сказать, что искусствоведы встретили вторжение историка науки в их область настороженно. Они признают, что как историк Миллер мастер своего дела: все возможные источники изучены и взвешены им досконально. Он пишет ясно и выразительно даже о таких непростых предметах, как теоретическая физика. И он умеет выбирать точные и забавные детали. Ставится, однако, под вопрос склонность Миллера объяснять даже такие вещи, как творческий темперамент, скорее гормонами, чем социальным протестом или фрейдовским бессознательным. Позволим, однако, искусствоведам поворчать. По крайней мере, в отличие от теоретической физики, их наука не способствовала созданию атомной бомбы.
