В некотором смысле это даже и не вопрос: оценивая действия кремлевского руководства, эксперты стереотипно ссылаются на неизжитые великодержавные комплексы, а формулируя практические рекомендации политикам – на необходимость помнить о богатстве российских недр.
Что при таком подходе полностью выпадает из поля зрения, так это природа общества, сложившегося в постсоветской России. А стало быть – и сущность выросшего на его основе политического режима.
Дело осложняется тем, что и на приоритетных направлениях американской внешней политики – афганском и иранском – без участия Москвы не обойтись. А потому характер российской правящей элиты и ее интересов – вопрос, которым сегодня отнюдь не следует пренебрегать. Русская служба «Голоса Америки» взяла интервью на эту тему у профессора Мичиганского университета Владимира Шляпентоха, некогда стоявшего у истоков социологической науки в СССР.
Алексей Пименов: Недавно, выступая на слушаниях в Комитете по иностранным делам нижней палаты Конгресса, Андрей Илларионов упомянул о «недостатке понимания» происходящего в России, присущем, по его мнению, многим американским экспертам и политикам. В самом деле, и августовская война с Грузией, и газовый конфликт с Украиной, и закрытие базы в Манасе – все это явилось неожиданностью для тех, кто многие годы занимается российской проблематикой. Не слишком ли много неожиданностей?
Владимир Шляпентох: Сегодня американские эксперты гадают: какие внешнеполитические действия со стороны США способны сделать Россию более лояльной Западу и, в частности, Америке? Не понимая того, что антизападная и антиамериканская идеология необходимы для внутренних нужд Кремля и что никакие внешнеполитические акции не могут этого изменить. Именно по внутриполитическим соображениям российское руководство активно поддерживает имперскую идеологию. И именно для этого ему необходимы враждебные отношения с соседями. Ведь за 8 лет Путин сделал буквально всё, чтобы превратить чуть ли не каждую из соседних стран во врага. И все ради легитимации режима - особенно после того, как в стране наступила определённая стабильность, но в то же время практически ликвидированы все демократические институты. В этих условиях антизападная, особенно антиамериканская идеология жизненно необходима Кремлю.
А.П.: Означает ли это, что постсоветский антиамериканизм имеет иную природу, нежели прежний, советский?
В.Ш.: Конечно. Внешняя политика Путина не имеет, по сути дела, ничего общего с геополитической стратегией Советского Союза.
А.П.: В чем же вы видите главное различие?
В.Ш.: Советский Союз стремился усилить свою геополитическую роль – такова была экзистенциональная задача, стоявшая перед советской системой с самого момента ее возникновения. О чем бы ни шла речь - о мировой революции, о единстве социалистического лагеря, об укреплении обороноспособности СССР - эта агрессивная внешнеполитическая позиция была органической частью советской системы, и реализовалась она очень серьёзно. Вторжение в Афганистан – последний шаг, сделанный в рамках этого курса. Что же касается нынешних внешнеполитических акций Москвы, вроде флирта с Венесуэлой или Боливией, то они, на мой взгляд, предназначены для внутреннего потребления.
А.П.: А политика Кремля на постсоветском пространстве?
В.Ш.: Политика эта – по существу, крайне слабая, крайне неудачная. Чем кончилась газовая война с Украиной? Украина выдержала атаку, и теперь ее внешнеполитическая позиция – более сильная, нежели позиция России. Россия многое проиграла в этом конфликте и ничего не выиграла. А война с Грузией? Никакого успеха в смысле изменения режима в Грузии достичь не удалось. Аннексировали две небольшие территории – вот и всё. За 8 лет правления Путина – никаких реальных внешнеполитических успехов. Более того, никогда еще внешнеполитическое положение России не было так плохо, как сегодня. Как можно сравнивать все это с вторжением в Чехословакию? Тогда у СССР была значительная поддержка за рубежом: и коммунистическое движение, которое нельзя было сбрасывать со счетов, и множество стран Третьего мира, с симпатией относившихся к Советскому Союзу. А сегодня? Ведь во время войны с Грузией Россию не поддержал буквально никто. И никто, кроме Никарагуа, так и не признал независимость Абхазии и Южной Осетии. Поэтому, когда историки – а может быть, и не только они - будут оценивать действия Путина, то им придется признать, что его внешнеполитическая деятельность привела к плачевнейшему результату.
А.П.: Чем же можно объяснить такой внешнеполитический курс?
В.Ш.: С моей точки зрения, многое в жизни современной России можно объяснить только с помощью феодальной модели. Но вместе с тем Россия остаётся и авторитарным обществом - потому и авторитарная модель очень важна для понимания российского общества. Дело в том, что, начисто ликвидировав демократические институты, Путин лишил свою власть всякой демократической легитимности. Это отсутствие демократической легитимности и неуверенность в законности своей власти стали особенно очевидны после избрания - назначения Медведева на пост президента. И, стало быть, у него есть только одна возможность легитимизировать свою власть – внешняя опасность, внешние враги. Это обстоятельство и делает агрессивную позицию жизненно необходимой для него.
А.П.: Не возвращаемся ли мы к старому вопросу о роли личности в истории?
В.Ш.: Не совсем. Ведь внешнеполитические тенденции, о которых идет речь, проявились еще во второй половине 90-х годов. Уже тогда люди типа Немцова и Чубайса говорили о Западе совершенно иначе, нежели Гайдар и его сторонники в начале 90-х. Уже тогда произошел этот сдвиг. И опять-таки – в силу внутриполитических обстоятельств. Рыночные реформы оказались неудачными, - а потому потребовались идеологические изменения. Путин только развил эти тенденции – во имя сохранения власти господствующего круга в новых условиях.
А.П.: Нередко приходится слышать, что с приходом к власти Путина олигархический режим уступил место авторитарному.
В.Ш.: Это типичная ситуация феодальных монархий, с присущими им колебаниями: усиливается то могущество лордов или олигархов, то центральная королевская власть. В предельном случае возникает абсолютистское государство. Как, например, при Людовике Четырнадцатом.
А.П.: Удалось ли Путину централизовать систему?
В.Ш.: Ну, до Людовика Четырнадцатого ему далеко. Сейчас часто говорят о Сталине… Еще дальше. Как строятся отношения Путина с феодальными лордами - даже с теми, кого он сам назначает? Ведь он же совершенно не вмешивается во внутреннюю жизнь страны, во внутреннюю жизнь регионов. Губернатор – избранный или назначенный - делает буквально всё, что хочет. Он ликвидирует мало-мальски независимую прессу, он устанавливает контроль своей семьи над бизнесом, он обогащается, он творит беззаконие, и федеральная власть, по сути дела, никогда не вмешивается. Ни в дела Калмыкии, ни в дела Татарстана, ни в дела Свердловской области. Она может сменить губернатора - но при этом сохраняется важнейший элемент феодального общества: королевский двор удовлетворяется только лояльностью к нему со стороны местной власти. В чем же проявляется лояльность? Раньше она проявлялась в том, что лорды поставляли королю войска для войн, а сегодня они гарантируют соблюдение соответствующих избирательных процедур. Вы гарантируете нам выборы нужных людей в Думу, вы гарантируете нужные результаты при президентских выборах, а больше нам от вас ничего не надо. И губернаторы творят всё, что хотят. Вот вам пример: положение местной прессы, местного телевидения. Это же полный произвол. Советский человек имел больше возможностей защищать себя против произвола местных властей, чем сейчас. Советский человек мог обратиться в ЦК, в «Правду», в «Известия», и его жалобы нередко привлекали внимание центральных властей, и секретари обкомов побаивались жалоб на них в Москву. А сейчас? Местное население абсолютно беспомощно перед властями, перед предпринимателями. Таков смысл договора между центром и местным начальством: вы гарантируете нам политическую лояльность, а мы гарантируем вам невмешательство в ваши дела.
А.П.: Сегодня ситуация осложняется еще одним немаловажным обстоятельством: главный пост в стране занимает все-таки другой человек. Возможно ли, по-вашему, смещение центра власти в сторону Медведева?
В.Ш.: Я сильно сомневаюсь в том, что Медведев сумеет выйти из-под контроля Путина. И у нас есть тому мощное эмпирическое доказательство: Ходорковский и люди вокруг него. Если Медведев не мог помиловать Бахмину, то о какой власти его вообще может идти речь? Когда всё общество вопило, когда даже Общественная палата просила его об этом, Медведев не смог сделать даже этот жалкий жест, который конституционно является для него лёгким. Он этого не сделал. Ходорковского переводят в Москву для нового судебного процесса. А Медведев только говорит – никаких реальных действий за ним пока нет. Если, конечно, не считать «исторического» свидания с Муратовым и Горбачёвым. Он встретился с этими двумя людьми и сказал, что «Новая Газета» делает свое дело… Вот пик его деятельности. Поэтому разговоры о серьёзных конфликтах между Медведевым и Путиным пока платонические. Путин контролирует общество.
А.П.: Может ли он в условиях кризиса прибегнуть, так сказать, к экстраординарным мерам ради сохранения своего господства?
В.Ш.: Это возможно… Но сделает он это крайне неохотно, потому что его эта ситуация удовлетворяет: власть он полностью контролирует, финансовые потоки – тоже, да вдобавок может надеяться на возвращение в должность президента. Страна достаточно открытая, он, используя советскую терминологию, «выездной», т.е. может по-прежнему ездить на Запад, что для него всегда было важно, когда он отказывался от изменения конституции. Конечно, в экстремальной ситуации – например, перед угрозой суда – ведь, кажется, именно об этом мечтают его политические оппоненты - он может пойти на крайние меры. И вот в этом случае наступит ситуация полной неопределённости. Если в России прольётся кровь, то режим может рухнуть так же быстро, как это было в 1917 и в 1991 годах.
А.П.: Но ведь кровь лилась не раз – например, в Чечне.
В.Ш.: Видите ли, там было действительно сепаратистское движение, это был вызов целостности России. Кроме того, население страны в абсолютном большинстве своем поддерживало чеченскую войну, да и репутация у чеченского руководства была неважная – как в России, так и в мире. А вот, как не раз уже отмечалось, Новочеркасска - 2009 Россия не выдержит. Режим очень хрупок. Он не имеет никакой сети институтов, способных его защитить. Как в этой ситуации поведет себя Путин? Путин - умный человек, хитрый и разумный политик, и поведение его предсказать очень трудно. Но ясно одно: от власти ему уйти невозможно. Его отставка, уход от власти, уход от кнопок, уход от контроля над силовыми министерствами – исключается. Потому что за ним - длинный шлейф проблем, которые могут его привести Бог знает куда – то ли в Гаагу, то ли ещё куда-то. И допустить этого он не может.
А.П.: Но ведь и либеральный лагерь слаб, расколот, растерян. К кому же – в ситуации, которую вы охарактеризовали как «ситуацию полной неопределенности», может перейти политическая инициатива?
В.Ш.: Те либералы, которые говорят, что не хотят в России потрясений, правы. Распад путинского режима чреват не столько новым либеральным этапом, сколько установлением националистической диктатуры. И такой сценарий имеет серьёзные шансы в стране, и Путин его боится, так же как и либералы. Такая диктатура появится внезапно, появятся лидеры-аскеты, и тогда… Бродский был прав: воры все-таки лучше, чем кровопийцы. Исключить появления аскетических лидеров, людей типа Рогозина, нельзя. И эти люди могут повернуть страну в ужасном направлении.
