В чем сущность новой российской стратегии, только что опробованной на Кавказе, и какую стратегию следует избрать Соединенным Штатам, чтобы успешно ей противостоять? На эти вопросы попытались ответить участники конференции, состоявшейся в вашингтонском Институте американского предпринимательства.
«Мы не считаем Россию врагом, однако сказать то же самое о российском отношении к Америке было бы явной ошибкой», – так начал свое выступление известный специалист по Советскому Союзу и постсоветской России Стивен Бланк.
Образ Америки как главного противника российской государственности давно уже находится в центре политической картины мира, созданной нынешними хозяевами Кремля и подконтрольными им СМИ. Новая идеология создавалась годами, однако недавнее применение ее на практике – в который уж раз – застало Запад врасплох.
Разобраться в происходящем мешает, как минимум, одно досадное обстоятельство: две страны видят мир диаметрально противоположным образом.
«Российская агрессия против Грузии не имела попросту никакого правового обоснования: принуждая тбилисское руководство к миру, Россия не удосужилась даже объявить соседней стране войну», – напомнил собравшимся специалист по проблемам международной безопасности Фредерик Каган.
Ключ же к российскому пониманию проблемы участники конференции отыскали в кратком разъяснении, которое Владимир Путин дал Джорджу Бушу в кулуарах бухарестского саммита НАТО: «Украина – это даже не государство! Часть ее территорий – это Восточная Европа, а часть, и значительная, подарена нами!»
И все же представление о, так сказать, неполной суверенности бывших советских республик – лишь одна из идей, составляющих политическую философию московской правящей элиты. Конечно, стремление к созданию российской сферы влияния, в пределах которой кремлевское руководство без лишних церемоний диктовало бы свои условия прежним «младшим братьям», недооценивать не приходится.
Не менее важно, однако, и другое: по мнению идеологов путинско-медведевского режима, эпоха американского преобладания – не более чем краткий эпизод мировой истории, к тому же подходящий к концу. С учетом этого обстоятельства и было выбрано время для нынешнего наступления «суверенной демократии» – в том числе и военного.
К применению оружия против соседей дело, однако, далеко не сводится. По мнению Стивена Бланка, курс российского руководства едва ли можно понять, не обратив внимания на целую серию международных акций – от блокирования американских усилий по свертыванию иранской ядерной программы до налаживания отношений с Никарагуа и Венесуэлой.
Под стать этому курсу и идеология нынешнего режима: о темных страницах прошлого вспоминают все реже. В новых учебниках истории Сталин объявляется «эффективным менеджером», а репрессии, дескать, – не редкость в мировой истории…
Не свидетельствует ли все это о приближении новой «холодной войны»? По мнению Фредерика Кагана, дело обстоит значительно сложнее. Кремлевских старцев можно было обвинить в чем угодно, но только не в отсутствии осторожности. Они могли послать советские войска в Чехословакию, требовать введения военного положения в Польше, оккупировать Афганистан. Однако всякий раз советской интервенции предшествовала просьба – пусть инсценированная – о предоставлении интернациональной помощи.
Сегодня об этом не принято даже вспоминать. Конечно, южноосетинские или абхазские лидеры, несомненно, неоднократно просили Кремль о поддержке. Однако представить себе что-либо подобное «грузинскому правительству в изгнании» трудно даже теоретически. Да и предлог для российского вторжения на территорию Южной Осетии был выбран малоубедительный: угроза российским военным.
Отчасти именно поэтому «новый курс» Москвы застал западных экспертов врасплох. «Россию долго недооценивали», – признал Стивен Бланк.
Но дело не просто в недооценке: ни экспертам, ни политикам не следует готовиться к прошедшей «холодной войне». В августе они столкнулись с новой реальностью, осмыслить которую им еще предстоит.
«Мы не считаем Россию врагом, однако сказать то же самое о российском отношении к Америке было бы явной ошибкой», – так начал свое выступление известный специалист по Советскому Союзу и постсоветской России Стивен Бланк.
Образ Америки как главного противника российской государственности давно уже находится в центре политической картины мира, созданной нынешними хозяевами Кремля и подконтрольными им СМИ. Новая идеология создавалась годами, однако недавнее применение ее на практике – в который уж раз – застало Запад врасплох.
Разобраться в происходящем мешает, как минимум, одно досадное обстоятельство: две страны видят мир диаметрально противоположным образом.
«Российская агрессия против Грузии не имела попросту никакого правового обоснования: принуждая тбилисское руководство к миру, Россия не удосужилась даже объявить соседней стране войну», – напомнил собравшимся специалист по проблемам международной безопасности Фредерик Каган.
Ключ же к российскому пониманию проблемы участники конференции отыскали в кратком разъяснении, которое Владимир Путин дал Джорджу Бушу в кулуарах бухарестского саммита НАТО: «Украина – это даже не государство! Часть ее территорий – это Восточная Европа, а часть, и значительная, подарена нами!»
И все же представление о, так сказать, неполной суверенности бывших советских республик – лишь одна из идей, составляющих политическую философию московской правящей элиты. Конечно, стремление к созданию российской сферы влияния, в пределах которой кремлевское руководство без лишних церемоний диктовало бы свои условия прежним «младшим братьям», недооценивать не приходится.
Не менее важно, однако, и другое: по мнению идеологов путинско-медведевского режима, эпоха американского преобладания – не более чем краткий эпизод мировой истории, к тому же подходящий к концу. С учетом этого обстоятельства и было выбрано время для нынешнего наступления «суверенной демократии» – в том числе и военного.
К применению оружия против соседей дело, однако, далеко не сводится. По мнению Стивена Бланка, курс российского руководства едва ли можно понять, не обратив внимания на целую серию международных акций – от блокирования американских усилий по свертыванию иранской ядерной программы до налаживания отношений с Никарагуа и Венесуэлой.
Под стать этому курсу и идеология нынешнего режима: о темных страницах прошлого вспоминают все реже. В новых учебниках истории Сталин объявляется «эффективным менеджером», а репрессии, дескать, – не редкость в мировой истории…
Не свидетельствует ли все это о приближении новой «холодной войны»? По мнению Фредерика Кагана, дело обстоит значительно сложнее. Кремлевских старцев можно было обвинить в чем угодно, но только не в отсутствии осторожности. Они могли послать советские войска в Чехословакию, требовать введения военного положения в Польше, оккупировать Афганистан. Однако всякий раз советской интервенции предшествовала просьба – пусть инсценированная – о предоставлении интернациональной помощи.
Сегодня об этом не принято даже вспоминать. Конечно, южноосетинские или абхазские лидеры, несомненно, неоднократно просили Кремль о поддержке. Однако представить себе что-либо подобное «грузинскому правительству в изгнании» трудно даже теоретически. Да и предлог для российского вторжения на территорию Южной Осетии был выбран малоубедительный: угроза российским военным.
Отчасти именно поэтому «новый курс» Москвы застал западных экспертов врасплох. «Россию долго недооценивали», – признал Стивен Бланк.
Но дело не просто в недооценке: ни экспертам, ни политикам не следует готовиться к прошедшей «холодной войне». В августе они столкнулись с новой реальностью, осмыслить которую им еще предстоит.
