Аналитики, предполагавшие, что за инаугурацией Дмитрия Медведева последует возвращение России на демократический путь развития, нередко ссылались на то обстоятельство, что новый президент – юрист по профессии. И хотя, по словам корреспондента «Вашингтон Пост» Джексона Дила, хватило трех месяцев, чтобы многие надежды успели смениться разочарованием, борьба с «правовым нигилизмом» действительно стала своеобразным знамением времени.
Жесткие заявления нового хозяина Кремля о недопустимости замещения государственных должностей по принципу личной преданности или, хуже того, – за деньги; о том, что Россия – демократия, а не средневековая деспотия; в особенности же его призывы: к предпринимателям – честно платить налоги, к парламентариям – до конца года разработать антикоррупционное законодательство, а к правоохранительным органам – перестать «кошмарить» бизнес – все это свидетельствует, по крайней мере, об одном: между риторикой Медведева и риторикой Путина есть некоторые различия.
Борьба с коррупцией и правовым нигилизмом – лозунг вполне своевременный: по данным международной организации Transparency International, в прошлом году Россия среди 179 стран заняла 36 место по уровню коррупции и 143 из 180 – по индексу ее восприятия. Это место с ней разделили Гамбия, Индонезия и Того. Индекс восприятия коррупции – особенно интересный показатель: чем он ниже, тем выше ощущение коррумпированности в стране. Иными словами, коррупция в России – дело не только распространенное, но и привычное.
Немудрено, что с созданием климата, благоприятствующего бизнесу, дело обстоит неблагополучно. Но мало того: неприкрытый правовой нигилизм демонстрируют не только чиновники среднего звена, но в первую очередь тот, кому Дмитрий Медведев обязан своим возвышением, – глава кабинета министров. Ведь публичные нападки Владимира Путина на концерн «Мечел» – в обход каких бы то ни было юридических инстанций и не без серьезных последствий для российского фондового рынка – это и есть типичный пример административного «наезда» на компанию.
Такой же наезд, только по-другому организованный – атака властей на ТНК-ВР, третью по величине российскую нефтяную компанию. По мнению Джексона Дила, травля ее исполнительного директора Роберта Дадли (британского менеджера обвинили в уклонении от уплаты налогов и нарушениях трудового законодательства, а затем и вовсе отказали ему в продлении рабочей визы) преследует одну цель: превратить компанию из транснациональной в государственную – если не официально, то фактически. Вытеснять партнеров такими методами как раз и означает «кошмарить» бизнес, причем международный.
Каков же в таком случае реальный политический смысл президентских инвектив в адрес правового нигилизма? Московский корреспондент газеты «Уолл Стрит Джорнал» Эндрю Осборн усматривает в заявлениях Медведева первые признаки его политической самостоятельности и подчеркивает серьезность его намерений. Однако некоторые российские эксперты оценивают антикоррупционную риторику президента куда более скептически.
«Тема борьбы с коррупцией всегда звучит в начале нового политического цикла, когда требуется создать иллюзию обновления», – считает эксперт московского Института экономики переходного периода Кирилл Рогов. По его мнению, нынешние нападки на коррупцию – не более, чем своеобразный политический обряд, конец которого уже не за горами.
«Коррупция в западном понимании этого слова и то, что называют этим словом в России, – далеко не одно и то же, – полагает профессор МГУ, известный российский историк и философ Юрий Семенов. – Недавно, было официально заявлено, что размер коррупционного оборота почти равен бюджету страны. Конечно, коррупция есть и в западных странах, но там это все-таки – отклонение от нормы. Пусть частое, но отклонение. В России же это – норма».
По мнению Кирилла Рогова, коррупция в России – норма не только экономической, но и политической жизни. Речь идет, в частности, о так называемом «принципе коррупционной лояльности».
«Коррумпированность, – поясняет Рогов, – это важнейшее качество чиновника и бизнесмена, которое позволяет политической власти его контролировать. Каждый, будь то бюрократ или предприниматель, знает, что не всегда следует закону, и сознает, что об этом известно и властям, и что они в любой момент могут предъявить ему свои претензии, или, напротив, – оставить его в покое. На этом и строится механизм лояльности, особенно в российской политике».
«Принцип коррупционной лояльности» – далеко не единственное, что связывает нынешнюю российскую элиту с советским прошлым. Сегодня многие из тех, кто прокладывал путь новому российскому капитализму, убеждаются в том, что результат обманул их ожидания.
«Дело здесь в том, – полагает Юрий Семенов, – что на исходе девяностых годов капитализм в России сросся со старыми общественными отношениями, господствовавшими в Советском Союзе. Частная собственность – это не обязательно собственность отдельного человека. Важнее другое: у какой-то части общества должна быть возможность безвозмездно присваивать труд остальных. Но делать это можно и сообща. Именно так и обстояло дело в СССР: верхушка КПСС, которая одновременно была и верхушкой государственного аппарата, представляла собой коллективного анонимного собственника».
В нынешней России эта система отнюдь не исчезла, а лишь видоизменилась, и именно с ней прочно сросся современный российский капитализм.
«Поэтому и российское общество, – по словам Юрия Семенова, – двухэтажное: внизу – капитализм, а наверху – структура, унаследованная от советских времен. Ее-то интересы и защищают так называемые «силовики». Кстати, симбиоз диктатуры госаппарата с управляемым капитализмом – вовсе не редкость. Один из примеров тому – общество гитлеровской Германии. Наши капиталисты не раз выражали недовольство такими порядками, а кое-кто попытался им противостоять. Но, как свидетельствует судьба Ходорковского, делать это небезопасно. Ясно, что неизбежным следствием всего этого становится свертывание демократии, точнее – немногочисленных ее элементов, появившихся в России в девяностые годы. Но открыто признаваться в этом не хочется. Вот и приходится изобретать для нынешней системы специальные термины, вроде «суверенной демократии», хотя на самом деле речь идет всего-навсего о фикции демократических институтов»
«Господствующий класс советского типа, т.е. верхушка госаппарата, – подчеркивает историк, – это и есть класс коррупционеров. Именно он и является верховным собственником всех средств производства в стране».
Таким образом, в сегодняшней России борьба с коррупцией означает борьбу с системой. Скрыть этот факт и призвана звонкая антикоррупционная риторика. Таков главный секрет нынешней власти, постепенно становящийся секретом Полишинеля.
