Предположим, существует некая страна, в которой нравы суровы, а понятия о справедливости экстремальны. Одному из ее жителей – допустим, Иванову – нанес жестокую обиду другой – допустим, Петров. Иванов нанимает Сидорова и платит ему крупную сумму для причинения очень крупного ущерба Петрову, вплоть до абсолютного.
Такие случаи, конечно, бывают, и мне в данном случае интересна экономическая подоплека события. Иванов согласен понести финансовый ущерб при условии, что обидевший его Петров понесет еще больший. Справедливость для него важнее экономики.
Пример, конечно, несколько гротескный, но интересно иллюстрирующий взаимоотношения двух важнейших составляющих человеческой культуры, которые отличают человека от других животных — этики и экономики. Другие животные экономики не понимают, а этики у них нет.
Впрочем, это не совсем так. В блоге Cultural Animal психолог Рой Баумайстер описывает интересный эксперимент – попытку ввести денежный обмен среди мартышек в лабораторных условиях. Речь идет не о купюрах и монетах: для этого нужна степень абстракции, мартышкам не свойственная, а о сластях, ценность которых понять проще.
Ученые из Йельского университета дали возможность двум подопытным с помощью нажатия рычага угощать этими сластями своих собратьев. Одной из мартышек при этом привили щедрость, а другой — скупость. Первая вскоре приобрела большую популярность, а вторая стала предметом неприязни и агрессии.
Животным понятна элементарная функция экономики, то есть оплата услуги. В этом сегменте экономика со справедливостью пересекается. Но от человека их отличает безразличие к экономическому исчислению, то есть адекватности услуги оплате.
Для выяснения этого им была предложена версия так называемой «игры в ультиматум». Одному из игроков выдается некоторая сумма «денег». Если он затем отдаст часть суммы другому, и если тот ее примет, обоим выдают еще ровно эту же часть — обе стороны в барыше.
Люди играют в эту игру по-другому, чем животные, озадачивая экономистов. Например, человек может отказаться от доли, если она покажется ему слишком ничтожной, хотя причиняет себе этим убыток. Он видит в такой мелкой подачке несправедливость и оскорбление. Животное примет любую долю.
Интересно, что с точки зрения экономиста именно мартышка, а не человек, ведет себя в данном случае разумно. У человека чувство справедливости, как бы мелочно оно себя в этой ситуации ни проявляло, вступает в конфликт с экономическими соображениями.
Нельзя сказать, что у животных чувства справедливости нет вовсе. Если дать одной собаке больше еды, чем другой, такое предпочтение наверняка будет замечено без одобрения. Но животные не умеют подсчитывать и заносить в графу: их экономика, в том числе и нравственная, проще.
Примерно до середины XIX века считалось, что между человеком и остальными животными пролегает жесткая граница. Ее стер Чарльз Дарвин, но привычка противопоставления осталась.
Сегодня становится очевиднее, что на самом деле мы имеем дело не с границей и резким скачком, а с различными степенями и градациями. Иначе с точки зрения эволюции и быть не может, если учесть, что, к примеру, человек и шимпанзе — более близкие родственники, чем те же шимпанзе с гориллами.
В области справедливости мы, наверное, все же превзошли остальных членов семьи, хотя упорно путаем ее с самолюбием и гордыней. Некоторые полагают, что она требует от нас коренного изменения отношения к животным. Недавно испанский парламент поддержал международную инициативу предоставить по крайней мере высшим обезьянам право на жизнь и свободу. Жаль только, что это произошло незадолго до их полного вымирания.
