Идея мультикультурализма, в самых простых и не обязательно очень точных словах, заключается в том, что в свободном обществе люди, принадлежащие к разным культурным группам, имеют право жить в соответствии с обычаями своих культур, если эти обычаи не нарушают законов. При этом подразумевается, что доминантная или «титульная» культура данного общества не должна обладать предпочтительным статусом, хотя на практике так никогда не получается, да и не от нас большей частью зависит.
Идея культуры как комплекса религиозных, этнических и просто родовых обычаев происходит из антропологии, и именно антропологи первыми высказали мысль, что деление культур на «высшие» и «низшие» порочно. Общество, как всегда, переняло идею с опозданием и в упрощенном виде, не особенно с авторами консультируясь.
Сегодняшние плоды мультикультурализма весьма противоречивы. С одной стороны, в Европе (а в последнее время и в США) нарастает сопротивление идее равенства культур и ширятся протесты против иммигрантских общин. На другом фланге противники глобализации утверждают, что она сметает и нивелирует национальные особенности — не только внутри западных обществ, но и в странах третьего мира, до недавних пор мало затронутых потребительской цивилизацией.
Ирония этой последней позиции очевидна, и на нее обращает внимание британский философ Кенан Малик в статье, опубликованной в сетевом журнале Butterflies and Wheels. Дело в том, что сама идея мультикультурализма – бесспорно западного происхождения. Мысль об универсальной толерантности впервые пришла в голову именно западным идеологам и ими же распространяется. Ни в какой другой культуре она такого размаха не приобретала. Таким образом, негодуя против глобализации, западные радикалы именно ее и проповедуют.
На практике у терпимости есть границы. В европейских странах, не имеющих опыта абсорбции крупных очагов чужой культуры, сегодня вводятся все более строгие экзамены для новых иммигрантов по доминантной культуре. В США, где издавна иммигранты могли селиться и жить группами, а ассимилироваться удобными для себя темпами, растут протесты против массовой иммиграции, которая, по мнению ее противников, подрывает исконные культурные устои страны. Страны, в которых различные культурные общины сосуществуют изначально и находятся в некотором равновесии (такие, как Канада или Бельгия), постоянно балансируют на грани распада. И надо ли напоминать о Югославии?
Между тем наука ушла далеко вперед, и многие из сегодняшних теоретиков решили, что понятие «культуры» в его антропологическом смысле чересчур аморфно, от него следует отказаться. Вот пример, который приводит Кенан Малик: много ли общего у пакистанского юноши, родившегося и выросшего в Англии, с его ровесником в Пакистане? С другой стороны, если взять его же белого ровесника в Англии, то с кем у него теснее культурная связь — с родителями или с пакистанцем?
Это напоминает мне бесконечные споры лингвистов и дилетантов о «правильном» языке: надо ли говорить на так называемом «литературном», представляющем собой искусственный плод творчества филологических чиновников, или допустимы диалектные отклонения? Между тем и «литературный» язык, и диалекты — в большой мере условности. Каждый человек, независимо от своего образования, говорит на так называемом «идиалекте» – своем собственном языке, в формировании которого принимают участия и норма, и диалект, и индивидуальные языковые особенности семьи, в которой он вырос.
В этом, собственно говоря, и коренится реальная проблема. Настоящую терпимость следует проявлять по отношению к конкретному человеку, а не к культурной группе, которую он, вольно или невольно, представляет. Вот только истинной терпимости научиться куда сложнее, чем громким лозунгам, и у нее очень мало шансов предотвращать сценарии вроде югославского.
