Пифагор не был математиком — в том смысле, в каком мы сегодня вкладываем в это слово. Знаменитая теорема Пифагора была известна в Вавилоне за тысячу лет до него. Что самое главное, Пифагору не принадлежит сама идея математического доказательства, которую ему приписывали Бертран Рассел и Артур Кестлер и за которую они объявили его величайшим из всех мыслителей западного мира.
Впрочем, это известно уже сравнительно давно: развенчание древнегреческого мыслителя произвел еще в 1962 году швейцарский ученый Вальтер Буркерт. Что же в таком случае осталось нам от Пифагора?
Как пишет в газете Wall Street Journal Энтони Готлиб, о Пифагоре мы изначально знали исключительно мало, и в основном знание это было легендарного характера. Теперь же выясняется, что мы знаем еще меньше, чем полагали раньше.
Прежде всего, Пифагор был тем, что сегодня называется «гуру», – главой мистической секты, верования и обряды которой держались в глубокой тайне, так что до нас дошли лишь не очень связанные обрывки. Известно, что пифагорейцы вели замкнутый образ жизни вроде монастырского, что они были пацифистами и вегетарианцами, хотя есть мясо жертвенных животных им позволялось. Кроме того, в секте женщины обладали фактическим равенством с мужчинами, а жена Пифагора, как и он сам, посвящала свои досуги математике.
Пифагорейцы также, подобно приверженцам некоторых восточных религий, верили в посмертное переселение душ, и отголоски этой веры можно найти, скажем, в «Энеиде» Вергилия. В юности Пифагор побывал в Египте, где, вероятно, и получил свои математические познания и мистический опыт.
Все это очень напоминает современные учения New Age, за вычетом строжайшей дисциплины, которую соблюдали члены узкого круга приближенных учителя. За высказывания, которых эти ученики не могли обосновать, их ожидала смертная казнь. Не подлежит сомнению, что в наше время любое здравомыслящее правительство наложило бы запрет на эту тоталитарную секту.
И тем не менее, даже за вычетом своих сомнительных математических заслуг, Пифагор наверняка сохраняет за собой титул флагмана западной культуры, хотя, быть может, и не в том смысле, в каком он виделся любителю точности Бертрану Расселу. Насколько мне известно, он впервые задумался над загадкой чисел и их родством с музыкой и звездным небом. Он пересчитал с большей точностью музыкальные интервалы, потому что полагал музыку своего времени «неряшливой». Он приписал эти интервалы движениям небесных тел, что вряд ли имеет прямой смысл, но представляет собой, как мне кажется, первый в истории прецедент чисто эстетического интереса к Вселенной. А его догадки относительно сущности числа породили Платона и всю вышедшую из него философскую традицию.
Интересы Пифагора не ограничивались внешним миром: главной целью его секты была жизнь по законам добродетели. Через две тысячи лет его духовный потомок очертил эту сферу интересов как «звездное небо над нами и нравственный закон внутри нас».
Вавилоняне, знавшие, по крайней мере о звездах и математике, не меньше Пифагора, смотрели на эти вещи по-иному, сугубо прагматически: математика им нужна была для земледелия и строительства, а звезды — для определения человеческих судеб: они были изобретателями астрологии. И поэтому совершенно неважно, что они открыли теорему Пифагора задолго до ее предполагаемого автора.
Пифагор был пионером в том смысле, что он первым взглянул на мир совершенно бескорыстно, из чистого любопытства, без примеси надежды на прибыль в этом мире или следующем. Пушкин сказал о Ломоносове, что он был нашим первым университетом. Можно расширить: легендарный Пифагор, сын гречанки и финикийца, был нашим первым Ломоносовым.
