Много лет назад я познакомился с замечательной американской парой, основателями издательства, которое выпускало русские книги. Книги, как понятно людям постарше, были из числа тех, которые в Советском Союзе по очевидным причинам не могли быть опубликованы — некоторые из них сегодня вошли в золотой фонд русской литературы.
Помимо книг, они также выпустили плакат, одно время весьма популярный среди читателей-энтузиастов: молодая пара лежит в постели, увлеченная чтением «Войны и мира». Подпись под плакатом: «Русская литература — лучше, чем секс».
Недавно я вспомнил об этом, прочитав в газете New York Times эссе критика Рэйчел Донадио. По ее словам, одна из ее знакомых порвала отношения со своим приятелем из-за того, что он никогда не слыхал о Пушкине.
Эта история, которую я оставлю на совести автора, звучит несколько экстремально, но жизненной подоплеки не лишена: наши отношения с партнерами во многом зависят от круга нашего чтения, хотя не стоит закрывать при этом глаза на то, что большинство людей мало что читает за пределами своих профессиональных интересов.
Рэйчел Донадио указывает на два возможных варианта влияния книг на развитие личных отношений. Нам может не понравиться человек, чьи вкусы слишком примитивны. И напротив, человек, афиширующий изысканность своих интеллектуальных запросов, рискует вызвать подозрение в претенциозности.
По мнению автора эссе, круг чтения партнера интересует женщин гораздо больше, чем мужчин. Прямых доказательств такого предположения она не приводит, но оно вполне очевидно следует из того факта, что женщины читают гораздо больше мужчин, по крайнем мере художественной литературы.
В Соединенных Штатах уже давно существует такой способ самоорганизации читателей, как «кружки чтения», члены которого выбирают себе книгу, которую читает каждый, а затем на собрания кружка ее обсуждают. Как правило, эти кружки либо целиком состоят из женщин, либо мужчины составляют в них незначительное меньшинство.
В пору моей юности многие из нас внимательно осматривались в метро, интересуясь кругом чтения соседей. Должен сказать, что при всей тогдашней репутации страны как самого читающего общества в основном попадались образцы бульварного чтива на советский манер: братьев Вайнеров, Георгия Адамова и прочих специалистов по ловле преступников и империалистических шпионов. Это мое эмпирическое наблюдение подтвердило позднее прочитанное исследование, согласно которому именно Вайнеры и были кумирами советского читателя.
Ничего поразительного в этом нет: московское метро, да и любое другое, не особенно располагает к чтению Пруста или Канта.
Рэйчел Донадио в конечном счете приходит к выводу, что любовь превозмогает литературные вкусы. Думаю, что так оно, конечно, и бывает, но лишь тогда, когда у партнеров есть другие обстоятельства, объединяющие их куда теснее, чем книги. Трудно тем не менее представить, каким образом любительница Толстого или, скажем, Генри Джеймса может в течение долгого времени ужиться с поклонником Дэна Брауна или Пауло Коэльо.
Не могу, однако, не отметить, пары интересных случаев, о закадровых измерениях мне остается только гадать. Однажды, когда я ожидал друзей на шумном манхэттенском перекрестке, мимо пробежал юноша с зелеными волосами и пирсингом на всех открытых обозрению местах. В руке у него была толстая книга, на которую мой взгляд автоматически упал: это был том полного собрания Гомера в древнегреческом оригинале.
Другой эпизод — из давнего советского прошлого, опять же из метро. Девушка читала книгу в газетной обертке с вызывающей надписью: Федор Гладков, «Цемент». Но, заглянув ей через плечо, я увидел «Раковый корпус» Солженицына.
