Сегодня в России из уст официальных лиц часто можно услышать такие словосочетания, как «национальные проекты» или «национальные приоритеты». Нередко (правда, уже с другой интонацией) звучат и такие слова как «национализм», «ксенофобия», «межнациональная рознь». Что стоит за этими терминами? И кем считают себя граждане России: россиянами или русскими?
Эти вопросы обсуждались за круглым столом в Колумбийском университете, организованным Гарримановским институтом и журналом Russia Profile, издающимся Российским информационным агентством «Новости».
Руководитель Центра по изучению экстремизма и ксенофобии Института социологии Российской Академии Наук Эмиль Паин отметил, что национализм в России имеет глубокие исторические корни. Но после распада Советского Союза проблема национальной самоидентификации особенно обострилась. Росту популярности национализма способствуют попытки возродить Российскую империю, что привело к появлению новой, имперско-националистической идеологии.
Профессор Паин отметил, что сегодня националистические идеи представлены во всем спектре российской политики: так, по его данным, примерно 30% сторонников либеральных экономических реформ в той или иной степени разделяют эти идеи. Эмиль Паин выделяет два направления в современном русском национализме: этнический, сторонники которого провозглашают идею «Россия для русских», и так называемый «цивилизационный». И если этнический национализм считается уделом маргиналов и не поощряется официально, цивилизационный (или «культурный») национализм всерьез обсуждается в обществе как некий особый путь, которым должна идти страна. На этом базируются идея суверенной демократии и «русская доктрина» правящей партии «Единая Россия».
Тем не менее главный редактор московского журнала «Россия в глобальной политике» Федор Лукьянов считает, что политику российских властей нельзя считать националистической. «Все-таки националистическая политика – это политика, основывающаяся на системе четких националистических взглядов, – говорит он. – Таковых у российской власти нет. Есть очевидное желание инструментально использовать националистические настроения. Это проявляется как на политическом, так и на общественном уровне».
«Но при этом, на мой взгляд, – продолжает Федор Лукьянов, – у Кремля есть понимание того, что с этими настроениями надо быть очень осторожным. Самый яркий пример такого рода – это создание и затем уничтожение партии «Родина», которую возглавлял Дмитрий Рогозин. Ее создавали с конкретной политической целью – отобрать голоса у коммунистов. Как только выяснилось, что эта партия имеет собственные перспективы, ее быстренько уничтожили, и сейчас ее уже нет».
Остроты дискуссии добавил профессор Ратгерского университета (Нью-Джерси) Александр Мотыль, усмотревший в современной России тенденции сползания к фашизму. Он считает, что Владимир Путин установил авторитарный режим и что, обращаясь к народу, российский президент использует те же приемы, что Гитлер и Муссолини: «Он подчеркивает величие нации, величие великой державы. Он заостряет внимание на тех унижениях, которые испытала страна, и обещает никогда больше не допустить этого. Он также подчеркивает, что настало, наконец, время для этой великой державы занять достойное место на мировой арене».
Профессор Мотыль проводит историческую параллель между веймарской Германией и современной Россией. Он говорил об этом, в частности, в интервью Русской службе «Голоса Америки». Но в данном случае его выступление было воспринято как интеллектуальная провокация. Из зала посыпались реплики о том, что Путин, не будучи демократом, все же не приостановил действие конституции, не открыл концлагеря, где расстреливают оппонентов режима, и никому не объявил войну.
Профессор Колумбийского университета Джек Снайдер отметил, что тезис коллеги из Нью-Джерси не нов: «Еще в начале 1990-х наблюдатели сравнивали Россию с веймарской Германией на основании того, что обе эти державы потерпели унизительные поражения на мировой арене, что их экономика была разрушена, население страдало от высокой безработицы. Некоторые думали, что все это приведет к националистической мобилизации, но этого просто не произошло. Я думаю, что сейчас менее вероятно, чем раньше, что Путин (или кто-нибудь еще) либо захочет мобилизовать население на националистической основе, либо достигнет успеха, если попытается это сделать».
Россию правильнее было бы сравнивать с другими рухнувшими империями, считает Федор Лукьянов: «На мой взгляд, это прежде всего Франция, где реакции общества в значительной степени были похожи на то, что мы видим в России; это Турция со своей перестройкой, ломкой после распада Оттоманской империи; это тяжелейший процесс национального самоосознания в Австрии после краха империи; это даже Великобритания, которая, казалось бы, совсем отличается от России, но и там мы наблюдали процессы, элементы которых похожи на то, что у нас происходит. Так что, вопрос, на мой взгляд, в научной добросовестности».
К сожалению, обсуждение этого вопроса настолько увлекло участников дискуссии, что некоторые другие проблемы остались без внимания. Профессор Колумбийского университета Эдуард Беляев, не будучи участником круглого стола, указал на одну из них: это, по его мнению, «огромное количество убийств этнических нерусских за последние годы и соотнесение этой проблемы с государственной политикой». Профессор Беляев был удивлен тем, что участникам дискуссии о национализме удалось обойти этот вопрос стороной.
