В США уже несколько лет на самом высоком уровне ведется спор не столько о допустимости пыток, сколько об определении самого термина: что именно считать пыткой. Дело, конечно, в том, что если определить достаточно туманно, точный контроль за выполнением невозможен: для кого-то пытка, для кого-то строгие методы допроса.
В частности, особые споры возникли по поводу погружения головы допрашиваемого в воду до грани утопления. Генеральный прокурор США Майкл Мьюкейси отказывается обсуждать этот метод. Есть подозрение, что он применялся в прошлом на допросах видных боевиков «Аль-Кайды».
В числе многочисленной литературы по этому вопросу выделяется вышедший недавно сборник статей специалистов самого различного профиля под названием «Выявление информации: допрос — наука и искусство».
Одна из интересных особенностей этой книги заключается в том, что она выпущена издательством министерства обороны США и, надо полагать, им же и была заказана. Еще интересней тот факт, что рецензия на нее опубликована на официальном сайте Центрального разведывательного управления США.
По словам рецензента, Лока Джонсона, общий вывод авторов сборника примерно таков: научное сообщество в настоящий момент не имеет оснований полагать, что насильственные методы допроса дают возможность получать надежную разведывательную информацию.
Разговор о том, что информация, полученная под пытками, крайне ненадежна, ведется уже давно, и особенно интенсивно — после 11 сентября 2001 года. Но Джонсон вспоминает и более ранние времена. В 1975 году он, будучи сотрудником комиссии Сената по расследованию злоупотреблений в ЦРУ, многократно встречался по долгу службы с бывшим шефом отдела контрразведки ЦРУ Джеймсом Энглтоном, одним из самых легендарных персонажей за всю историю агентства. В ходе этих бесед Энглтон, в частности, сказал, что если допрашиваемого пытать, он может сказать все, о чем его попросишь, и что в качестве средства допроса пытки контрпродуктивны.
Но и в рассматриваемой книге, и в рецензии Джонсона проблема пыток рассматривается в основном в аспекте их эффективности. Хотя большинство авторитетов сходится во мнении, что эффективность эта невелика, есть сведения, что некоторые из таких «допросов с пристрастием» позволили предотвратить крупные террористические акты, которые могли привести к многочисленным жертвам.
Но возможна и совершенно иная постановка вопроса: допустимы ли пытки вообще, независимо от надежности результатов, которых они позволяют добиться? Эту проблему можно перефразировать в экстремальных терминах: допустимо ли применять силовые методы допроса даже в тех условиях, когда от его результатов зависит жизнь третьих лиц? Напомню, что именно так, хотя и не в этих терминах, ставит вопрос конвенция ООН против пыток.
С этой точки зрения Энглтон, чье мнение я уже привел, скорее прагматик, чем идеалист. Он допускает, в частности, технику жесткого допроса — лишение сна, помещение допрашиваемого в неудобные условия и тому подобное. Мало кто будет выступать за оборудование камер заключенных домашним кинотеатром и холодильником, набитым пивом. Но если упомянутая конвенция запрещает «унижение», значит ли это, что допрос нельзя вести в грубом тоне?
Сразу после 11 сентября раздавались голоса, и даже вполне авторитетные, в защиту пыток: в частности, известный гарвардский юрист Алан Дершовиц предлагал даже ввести ордера на пытки.
Вопрос о пытках — это не просто проблема отношений Конгресса с ЦРУ или с генеральным прокурором. В борьбе с террором есть нравственная черта, за которой противоборствующие стороны становятся нравственно неразличимыми. Она не обязательно пролегает через таз с водой, но, упустив ее из виду, трудно сформулировать, что следует считать победой — и чьей.
