Дэвид Мамет — один из самых известных сегодня драматургов, хотя в России, я подозреваю, его скорее знают как киносценариста и кинорежиссера: он оставил заметный след и в этом жанре. Как и большинство представителей американской творческой интеллигенции, он всю жизнь придерживался левых взглядов, в комплект которых входит, в частности, подозрительность и неприязнь по отношению к американскому правительству, международным корпорациям и так далее.
Недавно в нью-йоркской газете Village Voice была опубликована статья Мамета под названием «Почем я больше не либерал в коме». Во избежание путаницы надо заметить, что в американском словоупотреблении слово либерал означает сторонника левых взглядов.
По словам Мамета, эти левые взгляды, с которыми он так сжился, были некритической позицией, которую он просто воспринял в юности от своего окружения. Теперь, по его словам, он намерен лучше относиться и к правительству, и к корпорациям — не потому, что поверил в их благие намерения и беззаветное стремление к добру, а потому, что там работают такие же люди, как и все, – не идеальные, но выполняющие функции, которые обеспечивают американцам достойную и комфортабельную жизнь.
Я вовсе не хочу подтрунивать ни над новыми взглядами Дэвида Мамета, ни над серьезным поворотом в его мировоззрении. Аргументы, которые он приводит в пользу своего разочарования в «левизне», порой весьма убедительны в своей логике и просто по-человечески.
В частности, он пишет о созревшем с годами убеждении, что люди вовсе не ангелы от природы: они, по его словам, «в ситуации стресса способны вести себя как свиньи», они «жадные, похотливые, двуличные, коррумпированные и вдохновенные», – именно это и составляет предмет драматического искусства.
Утопии от такого человеческого контингента ожидать трудно. Тем удивительнее, на взгляд Мамета, документ, позволяющий подобным людям уже более двух столетий жить в относительном мире и согласии и добиваться благополучия и процветания. Имеется в виду, конечно, Конституция США.
Тут я бы заметил, что бросаться в крайности не обязательно, и почтительное отношение к Конституции вполне совместимо и с левыми взглядами, если они не зашкаливают.
В любом случае освобождение от идеологических догм можно только приветствовать, и левые догмы в этом смысле ничуть не лучше правых. Вот только существует известный шаблон, согласно которому люди, в юности метавшие булыжники на баррикадах, к старости, если жизнь сложилась благополучно, становятся охранителями и столпами режима.
Мамет ссылается на известное изречение британского экономиста Джона Мейнарда Кейнса, который говорил, что меняет свои убеждения в зависимости от поступающих новых фактов. Вот только самих этих новых фактов он не приводит: и люди всегда были таковы, какими он их описывает, и Конституция за годы жизни Мамета осталась все той же.
Автор, однако, проговаривается в конце, перечисляя имена мыслителей правого толка, которых он читал в последнее время: экономистов Томаса Соуэлла и Милтона Фридмана, британского журналиста и историка Пола Джонсона. В трудах этих мыслителей можно найти немало веских и язвительных замечаний по поводу левых идеологий и идеологов. Но означает ли это, что в трудах, допустим, крупнейшего американского социального философа Джона Роулза нельзя найти серьезных аргументов в пользу либерализма?
Статья Дэвида Мамета оставляет печальное впечатление, что он не разглядел целого спектра мнений, лежащего между воспаленной левизной кинематографиста Майкла Мура и воинственными наскоками справа Пола Джонсона. Расстаться с идеологией в обмен на свободу — не обязательно то же самое, что сменить истрепавшуюся идеологию на противоположную.
