Представьте себе город на берегу Балтийского моря. Представьте себе, что страна, в которой находится этот город, живет под тоталитарной властью. Представьте себе подростка, который живет в этой стране, в этом городе, в убогой квартире с коммунальной уборной. Дома бедность, вонь, теснота, а в кино, по радио, в книгах – другое. Там лучшие сыны отчизны, рыцари без страха и упрека, могучие и непобедимые, совершают чудесные подвиги.
Паренек хочет стать одним из них. Он отправляется туда, где по его представлениям вербуют в герои. Ему говорят: «Подрасти еще маленько, поучись». Но проходит не так уж много времени – и о нем вспоминают. Он становится одним из избранных.
Потом проходит много лет. Тоталитарный строй с треском развалился. Орден строгих рыцарей оказался шайкой палачей и садистов. А бывший подросток стал взрослым и знаменитым.
До этого места мой рассказ мог относиться как к лауреату Нобелевской премии, немецкому писателю Гюнтеру Грассу, так и к президенту России Владимиру Путину. Гюнтер Грасс подрастал в 40-е годы в Гданьске (который тогда назывался Данцигом), а Путин на четверть века позже в Петербурге (который тогда назывался Ленинградом). Шестнадцатилетнегo Грасса в конце войны направили служить в Waffen-SS. Правда, не в концлагерь за газовыми камерами присматривать, а в противотанковое подразделение. Путина после окончания университета взяли служить в КГБ. Правда, не за академиком Сахаровым шпионить, а сидеть в конторе в Дрездене.
Наверное, я бы мог найти сходство с биографией Гюнтера Грасса в биографиях еще сотен и тысяч немцев и россиян. Согласно известной присказке, «время было такое». Почему же, когда Грасс рассказал об этом эпизоде из своей юности в автобиографической книжке «Очищая луковицу» [Gunter Grass Peeling the Onion, Harcourt], разразился колоссальный скандал?
Мировая печать, и в первую очередь немецкая, обрушилась на популярного автора «Жестяного барабана» с обвинениями в лицемерии и расчетливой лжи. Расчет, по мнению обвинителей, состоял в том, что шведские академики никогда бы не присудили Нобелевскую премию человеку, носившему форму SS, пусть даже и всего несколько месяцев в несмышленой юности. Поэтому-де Грасс скрывал неприятный факт. А раскрыл его сейчас, приближаясь к восьмидесятилетию, как рекламный трюк, чтобы привлечь угасающее внимание к себе и к своей новой книге.
Сам Грасс объясняет это, конечно, по-другому. «В течение десятилетий, – пишет он, – я отказывался произнести самому себе это слово, эти две буквы [SS]. То, что я воспринимал в юности с глупой гордостью, мне хотелось после войны спрятать из-за растущего чувства стыда. Но тяжесть оставалась, и ничто не могло ее облегчить. Правда, когда меня обучали противотанковой артиллерии, я и слыхом не слыхивал о тех военных преступлениях, которые позднее стали общеизвестны. Но незнанием нельзя зачеркнуть факта, что я был частицей системы, которая планировала, организовывала и приводила в исполнение уничтожение миллионов людей. Если меня даже и можно оправдать по обвинению в соучастии, то до сего дня остается осадок того, что обычно называют коллективной ответственностью [Mitverantwortung]. И я, конечно, буду жить с ним до конца моих дней».
Меня не убеждают предположeния о расчетливости Гюнтера Грасса, и я был бы склонен принять его объяснение, вернее, признание, если бы только он пошел в этом признании до конца. Многие годы – собственно, всю свою взрослую жизнь – Гюнтер Грасс был беспощадным, яростным критиком германского и всего западного политического истеблишмента. Причем своих соотечественников он корил именно за то, что они не расстались вполне с нацистским прошлым. Он даже страстно протестовал против объединения Германии – на том основании, что в прежние времена объединенная Германия породила Освенцим. Когда во время визита в Западную Германию в 1985 году президент США Рейган вместе с канцлером Колем возложил венки на военном кладбище, где среди тысяч солдат были похоронены и сорок девять эсэсовцев (из них двадцать пять таких же юнцов, каким был Грасс во время службы в SS), Грасс обрушился на Коля и Рейгана с гневной отповедью. Вот это, сдается мне, вопиющее лицемерие, если не клинический случай.
Я не большой поклонник Гюнтера Грасса как писателя. Мне всегда был более по душе другой немецкий нобелевский лауреат, с опытом войны и жизни при нацистах, – Генрих Белль. Белль называл тех, кто подвергся очарованию нацистского зла, «принявшими причастие буйвола». Но как бы я ни относился к романам Гюнтера Грассa, несомненно одно: Грасс горько сожалеет о том, что в юности он принял причастие буйвола.
Так что, возвращаясь к началу, кроме ранней биографии, никакого сходства между российским президентом и немецким писателем нет. Ну, разве то, что оба умеют говорить по-немецки. Но Грасс все-таки, наверное, лучше.
