Каждый автор (ваш покорный слуга в том числе) знает, что такое writer’s block, что не имеет точного словесного русского эквивалента, но по смыслу означает полный ступор, неспособность написать хотя бы еще одну строчку текста. Этот состояние иногда длится неделями или месяцами.
В такое состояние впала героиня фильма «Персонаж» (Stranger Than Fiction), известная писательница Карен Эйфель (Эмма Томпсон), которая после десяти лет тяжкого труда по возведению «эйфелевой башни» своего нового и потенциально лучшего романа впала в этот самый писательский ступор. Дело в том, что она решила уморить своего главного персонажа, агента налогового управления США Гарольда Крика, но не уверена, что это нужно сделать. А если нужно, то как.
Российское прокатное название фильма поначалу было «Нелепей вымысла», что более точно отражает полный смысл фильма. Новое название «Персонаж» ставит в центр истории Гарольда Крика – что в принципе тоже верно, потому что он и есть тот самый персонаж, которым пытается манипулировать писательница. Но реальность придуманная автором сценария, талантливым дебютантом Заком Хелмом, и впрямь оказывается нелепей вымысла. Потому что зашоренный, типовой американский служащий Гарольд Крик под влиянием литературных импульсов писательницы Эйфель начинает жить своей жизнью, не вписывающейся в ее литературный прием.
Меня всегда огорчает литературщина в кино, которое я считаю скорее визуальным искусством, чем разговорным, но в данном случае режиссер Марк Форстер, мощно заявивший о себе своим дебютом в Голливуде – картиной «Бал монстров» (2001), с первых кадров демонстрирует свою особую, я бы сказал, европейскую чувствительность и элегантность в сложном переплетении кино и литературы. Будучи европейцем по происхождению (он родился в Германии и рос в Швейцарии), Форстер демонстрирует, что его картина своей ДНК обязана лучшим образцам мировой литературы. Русской в том числе. В Гарольде Крике, которого необычно тонко для него играет известный комедиант Уилл Феррелл, внимательный взгляд легко разглядит и «маленького человека» из русских классических романов. А иногда, глядя на его и других персонажей размеренную и жалкую, в общем, жизнь, хочется воскликнуть: «Бедные люди»!
Но картина все-таки больше сродни чертовщине Булгакова, нежели психологическому реализму Достоевского. В ней есть что-то и от германской мефистофельщины (не так ли, герр Форстер?). Хотя формально фильм – и о литературе как таковой, но Форстер настолько кинематографично мыслит, снимая и монтируя материал, что магия кино явно берет верх над магией литературы.
Самым главным достоинством фильма является то, что он построен на том, что обозначается чисто русским художественным термином «остраненность», который иногда путают с «отстраненностью». Звучит похоже, но не одно и то же. Простите, заговорил стихами. Наверное, явно ощутимая странная поэзия фильма повлияла и на меня! Так вот, хотя персонажи формально, по сюжету, и отстранены от реальности, живут фактически в голове у писательницы Эйфель, их экзистенциальная дилемма решается в остраненном, сродни брехтовскому (опять немец!), художественном пространстве.
Если этот мой пассаж может показаться несколько заумным – не обессудьте. Хорошо, когда фильм дает возможность поразмыслить над чем-то более интересным, чем останется ли Гарольд Крик с ресторатором-бунтаркой Аной (Мэгги Гилленхаал), закончит ли свой роман Карен Эйфель и прочими внешними банальностями, который существуют лишь формально, маскируя картину под американский продукт.
Она особенно интересна в сценах, где всегда великолепный Дастин Хоффман появляется в роли типичного американского профессора литературы Джула Гильберта, консультирующего как автора – Карен Эйфель, так и ее персонаж – Гарольда Крика по поводу того, что же диктуется законами литературоведения в плане развития сюжета романа, а, следовательно, и нашего фильма. Головомойка литературщине и столь свойственному американскому искусству (в том числе и кино) следованию канонам, в этих эпизодах особенно интересны, поскольку опытный Хоффман никогда не скатывается до фарса. Он играет на полном серьезе, с точной дозировкой академической фанаберии и лжеучености.
Здесь, мне кажется, Форстер и Хоффман с удовольствием прохаживаются по странному преклонению американцев перед так называемыми экспертами, будь то профессор литературы или специалист по российским проблемам. Каждый, кто читал их банальности в статьях «на тему» или видел эти «говорящие головы» по телевизору, поймет, о чем речь. Уж кто-кто, а Хоффман знает и понимает эту породу «высоколобых», высокооплачиваемых и пустых до мозга костей американских образованцев с ложными кожаными заплатками на рукавах дорогих твидовых пиджаков.
Хочу поделиться также мыслями о, пожалуй, самом интересном феномене этого фильма. Он состоит в том, что картина предоставляет нам редкую возможность посмотреть кино о литературе, основанное на изысканном в литературном отношении сценарии молодого автора Зака Хелма, на удивление глубоко при этом понимающего законы кинематографа.
Конечно, можно сколько угодно говорить о мастерстве сценариста, режиссера и актеров, но, думаю, главное достоинство этого фильма – в том, что в нем поэтика кино служит старому как мир человеческому стремлению услышать интересную историю. А также рассказать ее.
Будьте уверены, что Карен Эйфель свой роман в фильме (или фильм о романе?) завершит. И уж точно вопреки советам профессора литературы Джула Гильберта.
