Достижения и провалы Бориса Ельцина. Еженедельник «Ньюсуик» взял интервью у Строуба Толботта, занимавшего пост заместителя госсекретаря в годы администрации Клинтона и хорошо знавшего президента Ельцина. Сейчас Толботт возглавляет один из ведущих исследовательских центров в Вашингтоне - Институт Брукингса. На просьбу журнала оценить жизнь и карьеру Ельцина в ретроспективе, Толботт ответил:
«Он добился многого, а в чем-то потерпел неудачу, но положительное значительно перевесит отрицательное, когда история вынесет продуманное суждение. Он был исключительно эффективен в прекращении холодной войны, в разрушении советской империи, в инициативах по интеграции России с Западом. Это много. Неудачу он потерпел, как это ни парадоксально, пожалуй, в выборе преемника. По причинам, связанным прежде всего с защитой собственных интересов и интересов своей семьи, он перебрал ряд премьер-министров и наследников и остановился на Путине, который в итоге осуществил значительный откат в реформах, начатых Ельциным».
Развивая тему успехов Ельцина, Толботт отметил, что парадоксальным образом Ельцин с Горбачевым входил в одну из великих исторических команд. Ни один из них не смог бы в полной мере реализоваться без другого. Они были тандемом, который победил худшее, что было в СССР. Конечно, Горбачев лишь пытался реформировать советскую систему. Они начали как товарищи, затем поссорились, и личный мотив, несомненно, сыграл роль в радикализации Бориса Николаевича. Когда-то помогавший Горбачеву Ельцин пошел дальше и вбил кол в сердце советской компартии. Его крупнейшими достижениями стали десоветизация России, создание свободных СМИ, плюрализм и выборная демократия.
Далее интервьюер «Ньюсуик» отметил: «Ошибки Ельцина, конечно, заключались не только в выборе не того преемника. Он неумело провел рыночные реформы, допустил расцвет коррупции и создал в России ощущение хаоса, которое, по утверждению многих критиков, породило негативную реакцию, позволившую Путину отстроить культ личности и раздавить демократию. В какой мере мы можем говорить о вине Бориса Ельцина?»
На взгляд Толботта, вина Ельцина в этом значительна: «Говорим ли мы о маленькой фирме или о сверхдержаве, существует ответственность за преемственность руководства. Начальник номер 1 отвечает за выбор начальника номер 2». Комментируя советы Запада, в том числе и от администрации Клинтона, о проведении приватизации, «шоковой терапии» и других радикальных мерах, американский политолог сказал:
«Ельцин повинен в том, что не слушал хороших советов Запада. Одной из самых больших ошибок, имевших серьезнейшие последствия, была схема «кредиты в обмен на акции», породившая феномен олигархов. Но ни один из тех, кто высказывает эту правомерную критику в адрес Ельцина, не убедил меня, что какой-либо альтернативный путь мог быть лучше. Противники «шоковой терапии» говорят, что лучше была бы постепенность. Но здесь мы спорим, не принимая во внимание факты. Моя позиция заключается в том, что Ельцин был подобен чугунному шару, который разрушает ветхое здание. Критики, по существу, говорят, что было бы лучше разбирать его по кирпичикам. Но я думаю, в этом случае здание могло бы устоять».
Следующий вопрос еженедельника: «Можно сказать, что отчасти из-за недовольства, порожденного хаосом времен Ельцина, старое советское здание вернулось. Может быть, навсегда. Путин поставил у руля КГБ, и, даже если он не воссоздал старую советскую систему, правят многие из тех же чиновников-ретроградов. Вследствие этого возник режим, процветающий на подавлении инакомыслия, запугивании и, возможно, убийствах.
«Очевидно, что-то могло быть лучше, - ответил Толботт. - Но я категорически возражаю против термина «навсегда». Я думаю, в России продолжается переходный период. В путинской системе много слабостей, что мы видели на улицах Москвы во время разгрома «Марша несогласных»: испуг режима свидетельствует о его слабости. Россия продолжает меняться. А успехи внешней политики Ельцина живы до сих пор. Мы должны отдать ему должное за соблюдение графика вывода российских войск с Балкан. Он создал партнерство с НАТО, что было нелегко. Он достиг соглашения о ядерном разоружении Украины. И, возможно, самым большим внешнеполитическим достижением было быстрое признание границ между республиками бывшего СССР. Он мог бы стать российским Милошевичем, и на него оказывали ужасающее давление, подталкивая к этому».
Вопрос «Ньюсуик»: «Путин весьма популярен. Разве народ не предпочитает его Ельцину, запомнившемуся как обычный пьяница, который неэффективно управлял Россией, и в результате все покатилось в тартарары? Путин был избран с программой восстановления порядка и величия России».
Ответ Строба Толботта: «Думаю, что пьяница, из-за которого все покатилось в тартарары, –очень упрощенная и несправедливая оценка. Прежде всего, этот «пьяница» много времени был трезв. И он делал много больше, что просто позволял стране катиться в тартарары. Он отправил в тартарары КПСС. И благослови его Бог за это.
Западное восприятие российского президента. Своими соображениями о Ельцине делится с читателями «Вашингтон пост» обозреватель Энн Эплбаум: «При всех недостатках Борис Ельцин начал нечто очень значительное. Это случилось в октябре 1987 года за три недели до 70-летия Октябрьской революции. Советские руководители собрались в Москве, чтобы отметить это событие. После традиционной длинной речи генерального секретаря Горбачева председатель собрания спросил, не хочет ли кто-нибудь выступить в прениях».
«Неожиданно Борис Ельцин, возглавлявший тогда московский комитет партии, поднялся на трибуну. Он говорил всего 10 минут, но эти 10 минут изменили историю страны. Читая его речь сейчас, трудно понять, из-за чего поднялось столько шума. Ельцин посетовал, что партии не достает «революционного духа» и что советский народ испытывает «разочарование». Это были слова из арсенала партийного функционера, которым, безусловно, являлся Ельцин. Однако потом он внезапно объявил об отставке. И этим невероятно практичным решением он заслужил мгновенную славу: никогда еще партийный руководитель не выставлял себя в качестве популярной альтернативы компартии».
«Уже через несколько дней с полдюжины вариантов речи Ельцина продавались на улицах Москвы. Кто-то из авторов этих версий утверждал, что Ельцин осудил коммунизм, кто-то – что он поддержал демократию, кто-то – что он подверг критике привилегии партийной верхушки. Каждый, кто испытывал недовольство – а таких было немало – верил, что Ельцин выражает его взгляды. 20 лет спустя в гораздо более циничной России эти настроения трудно вспомнить. Однако в конце 80-х Ельцин пользовался бешеной популярностью. Когда в России в 1991 году прошли первые президентские выборы, его победа была неизбежной».
«Эта эйфория положила начало экстраординарному периоду в российской истории и президентской карьере, которой больше всего подходит характеристика «маниакально-депрессивная», - пишет далее обозреватель «Вашингтон пост». - В следующие 8 лет Ельцин демонстрировал потрясающие всплески творческой энергии, перемежавшиеся длительными периодами болезни, алкоголизма и уединения. Он мог оставить правительство в руках коррумпированного окружения. Он мог красноречиво выступать за свободу, но в нем была авторитарная жилка, и он не терпел критики. Он говорил об экономических реформах, но поручил промышленность страны кучке олигархов. Он закончил холодную войну, но начал новую страшную войну в Чечне».
«За это время западное восприятие Ельцина претерпевало не менее шизофренические колебания. В начале его считали опасным выскочкой: Буш-старший отказался встречаться с ним. Потом он забрался на танк в центре Москвы и призвал народ к сопротивлению путчу – и Запад развернулся на 180 градусов, объявил его героем и заключил в свои объятия, в некоторых случаях буквально. Билл Клинтон участвовал в его предвыборной кампании во время перевыборов».
«Несмотря на риторику ельцинской эпохи, - полагает Эплбаум, - в России до сих пор нет того, что Запад понимает под свободной рыночной экономикой. Хотя мы провозгласили Ельцина демократом, он не оставил после себя ничего похожего на функционирующую демократию. В какой-то степени он знал, что потерпел неудачу: объявляя о своем уходе с поста президента в канун нового тысячелетия, он смахнул слезу и попросил прощения у российского народа за то, что «многие наши общие мечты не сбылись».
«На Западе стало модным разворачиваться обратно на 180 градусов и осуждать Ельцина за коррупцию и авторитаризм так же огульно, как когда-то поддерживать его, - отмечает обозреватель вашингтонской газеты. - Это соблазнительное направление, особенно для тех, кому не нравилась идеализация Ельцина, как не нравилась она мне. Однако теперь, после его смерти, возможно, было бы разумнее не относить его ни к либералам, ни к автократам, ни к врагам, ни к друзьям. Потому что в долгосрочной исторической перспективе очевидно: Ельцин, в отличие от его предшественника Горбачева, был подлинным творцом перемен».
Необыкновенная фигура в необыкновенное время. В редакционной статье «Нью-Йорк таймс» приходит к выводу о том, что природа людей, ведущих за собой народ во время революций, такова, что затем они редко оказываются эффективными руководителями государства. Так случилось и с Борисом Ельциным.
Он был членом КПСС, который добился роспуска партии и упразднения Советского Союза, а затем стал первым демократически избранным руководителем России. Он прилагал усилия для внедрения западных политических и экономических ценностей и пытался застраховать страну от реставрации тоталитаризма. Но его программа «шоковой терапии» привела к краху экономики России.
Его постоянные буйные выходки в политике и частной жизни – в том числе запои – вселили во многих жителей страны тоску по традиционному сильному лидеру, которого они получили в лице Владимира Путина, преемника, выбранного лично Ельциным. Он был необыкновенной фигурой в необыкновенную эпоху. На посту президента Ельцин терпел неприкрытую коррупцию. Сделки, которые он заключил, чтобы обеспечить себе переизбрание в 1996 году, подрезали корни демократии, за которую он боролся. Страна, которую он передал Путину, лежала в руинах. Оглядываясь назад, мы ясно видим самые вопиющие из оплошностей Ельцина. Но без него предсмертные конвульсии той страшной диктатуры могли бы быть гораздо ужасней», - завершает свой редакционный комментария "Нью-Йорк таймс".
