В американской психологии прочно утверждается модная тема, которую можно озаглавить «Материалистичность и ее негативные последствия». Собственно, она не нова. Во все времена философы и проповедники твердили, что меркантильность плохо сказывается на душе, только теперь вместо «душа» употребляют термин «эмоциональный тонус». Клиницисты бьют тревогу: погоня за материальными благами иссушает человека. Его жизнь комфортабельна, но душевна не комфортна. Практицизм убивает человеческие отношения и снижает самооценку; он сопряжен с риском депрессии и отнимает у человека время, которое можно было бы потратить на то, что делает его подлинно счастливым, - на семью, друзей, интересные занятия. Одним словом, не в деньгах счастье...
Как совместить эту картину с заповедью, записанной 236 лет назад в американской Декларации независимости: «Мы считаем самоочевидными истины, что все люди созданы равными и наделены Творцом неотъемлемыми правами, к числу которых относится право на жизнь, свободу и стремление к счастью?» Простой человек не сомневается, что ему, живущему от зарплаты до зарплаты, лишние деньги не помешают. Да и тот, у кого есть достаток, испытает приятность от нового приобретения – по крайней мере, на какой-то срок. Ясно ему и то, что деньги стимулируют трудиться напряженнее, а порой и более творчески.
Однако, профессор Иллинойского университета Эд Динар утверждает, что люди, ставящие материальный успех выше счастья, испытывают положительные и отрицательные эмоции в равной мере, в то время, как те, кто ставит счастье выше материального успеха, переживают радость намного чаще, чем огорчения. А гарвардский профессор Дэниел Гилберт говорит: если бы деньги нас неизменно разочаровали, мы бы давно преодолели тягу к ним. Загвоздка в том, что деньги все же приносят счастье, но не такое большое и не на такой долгий срок, на который мы рассчитываем.
Что все это значит? Люди правых политических взглядов квалифицируют приведенные умозаключения как пропаганду ненависти к капитализму и атаку на его институты. Те, кто не способен зарабатывать деньги, пытаются их обесценить, говорят они, - материальные банкроты объявляют деньги моральным банкротом. Почему левые полагают умственную деятельность более верным путем к счастью, чем коммерческую? История не дает им никаких оснований. Скорее наоборот: зависть и мелочное соперничество разъедает интеллектуальную среду больше, чем бизнес-сообщество; и, вообще, коммерческие конфликты уладить куда проще, чем идеологические: оспариваемое злато в отличие от оспариваемых воззрений можно поделить.
Русская редакция «Голоса Америки» попросила высказать мнение по затронутой теме профессора Флоридского университета Даррина Макмэна, автора бестселлера «Счастье: история концепции».
Евгений Аронов: Профессор Макмэн, в истории Китая некоторые ученые выделяют сменяющие друг друга два цикла – материалистичный и антиматериалистичный. Первый характеризуется стремлением к осязаемым благам, второй – отказом от материальных ценностей, причем, порой настолько сильным, что он сопровождался уничтожением основы прогресса – знаний. Видите ли вы похожие циклы в истории Европы?
Даррин Макмэн: Нет, не вижу. Я вообще скептически отношусь к теориям циклов в истории. Европейцы и их потомки в Северной Америке преимущественно экстраверты, они ориентированы на внешние ценности, на материальный мир, хотя периодически Запад охватывают поветрия антиматериалиазма. Последние примеры тому – «зеленые» и хиппи, хотя интровертным периодом было и раннее Средневековье. Тем не менее даже принципиально экстравертные общества вынуждены признать, что счастье людей слабо коррелировано с материальным достатком.
Е.А.: В своей книге Вы приводите результаты исследований связей между субъективным душевным благополучием и объективными показателями роста уровня жизни. Эти исследования проводятся более полувека, ВВП всех стран с тех пор значительно вырос, а значение индекса счастья – нет. Как Вы это трактуете?
Д.М.: Люди быстро адаптируются к меняющимся условиям. К хорошему быстро привыкаешь. В то же время эволюция вложила в нас неистребимую тягу к удовольствиям и новизне. Так что, с одной стороны, мы обречены стремиться к материальным благам и их умножению, а, с другой - получать от приращения благ лишь скоротечное удовлетворение. Когда оно проходит, наша субъективная оценка счастья возвращается почти к исходному значению.
Е.А.: С другой стороны, изучена и подтверждена гипотеза, что потеря привычных благ влечет за собой значительное и устойчивое неудовольствие. Как бы то ни было, европейские интеллектуалы издревле, еще со времен греков, нападают на меркантильность…
Д.М.: Да, враждебное отношение к богатству встречается и у Платона, и у Аристотеля…
Е.А.: Христианство на раннем этапе тоже было враждебно богатству: «Легче верблюду пролезть в игольное ушко, чем богатому попасть в рай». Эта идеология сильно тормозила материальный прогресс, не так ли?
Д.М.: Вспомните историю царя Креза, который несмотря на сказочное богатство, чувствует внутреннюю потребность задаться вопросом, счастлив ли он. И с этого вопроса для него начинается одна неприятность за другой. Перед казнью, которую он избежал благодаря вмешательству богов, Крез изрекает знаменитую сентенцию: «Не спрашивайте, счастлив ли человек, пока он жив». Иными словами, жизнь непредсказуема, сегодня человек богат, а завтра нищ, поэтому если он мудр, он не будет гнаться за богатством. Мудрость же греческие философы объявляли высшим непреходящим идеалом.
Перенесясь в эпоху Просвещения, скажу, что знаменательна она тем, что впервые в широком масштабе утвердила идею материального прогресса как первейшей ценности. С человека, стремящегося улучшить материально свою жизнь на земле, был снят стигмат, он был морально реабилитирован. Великий шотландец Дэвид Юм доказывал прямую связь между состоянием духовной культуры и уровнем богатства, ссылаясь на примеры древней Греции и Рима.
Е.А.: Иудеи к земным богатствам относились терпимее…
Д.М.: Иудеи в силу известных ограничений, наложенных на них христианами, занялись банковским делом и преуспели в нем основательно. Тора, действительно, подходит к земным богатствам много терпимее, чем Евангелия, но о влиянии талмудистов на деятелей европейского Просвещения я не берусь судить.
Просветители не сломали упоение европейских романтиков отверженными. Художественный и политический демимонд подстать аристократам всегда презирал или, по крайней мере, делал вид, что презирает толстосумов, буржуа. Маркс тому хороший пример – отчужденность от мира чистогана, забота о сирых, мировом пролетариате. «Кто был ничем, тот станет всем».
Д.М.: Интересно, что поэты объявили себя непризнанными законодателями планеты – и ключевым здесь является непризнанность. Антибуржуазно настроенная интеллигенция на Западе сдерживает материальный прогресс; она не в состоянии остановить его полностью, ибо пока общество хоть немного свободно, оно в своей массе будет следовать инстинкту накопления.
Е.А.: Таков Ваш прогноз на будущее?
Д.М.: На Западе и, в первую очередь, в Америке предпринимательство настолько сильно, что даже идеалы антибуржуазных движений, таких как хиппи, со временем коммерциализируются и трансформируются в ценности материалистичного общества. Так на свет появляются экологически чистые и экономичные автомобили, органические продукты, массаж горячими камнями, модные технологии утилизации вторсырья… Мой прогноз в том, что западная цивилизация, пока жива, останется гедонистической.
Е.А.: Профессор Макмэн, большое спасибо - и всех благ!
