Ее дебютная книга «Жизнь Суханова в сновидениях», написанная по-английски (The Dream Life of Sukhanov), получила блестящие отзывы в прессе: столичные «Вашингтон пост» и «Вашингтон таймс», «Нью-Йорк таймс», «Бостон глоб», «Индепендент», «Дейли телеграф»… Словом, трудно найти англоязычное издание, которое бы не откликнулось положительной, а часто и восторженной рецензией на эту книгу. Роман «Жизнь Суханова в сновидениях» вошел в сотню самых заметных книг 2006 года по версии авторитетнейшей «Нью-Йорк таймс». Сегодня Ольга Грушина отвечает на вопросы Русской службы «Голоса Америки».
Сергей Москалев: Ольга, чем, по-вашему – с точки зрения автора романа – можно объяснить столь ошеломительный его успех, чем он «задел» американского читателя, чем привлек?
Ольга Грушина: Ну, конечно, такая реакция на роман меня очень удивила, я совсем не ожидала ни такого приема у читателей, ни того, что роман будет выдвинут на несколько премий. Думаю, возможны два объяснения.
С одной стороны, сейчас появилось целое поколение писателей, которые пишут на английском языке, но которые родились в других странах. Интерес к ним в Америке велик. Например, Кадзуо Исигуро пишет о Японии, а Ха Цзин – о Китае. Есть интерес и к России. Например, классику переводят: новый перевод «Анны Карениной» вышел пару лет назад, здесь его прочли миллионы. В отношении моей книги, с одной стороны, привлекательный момент для читателя – такой экзотический материал.
Но другое объяснение, которое мне кажется все таки более верным, – что темы в романе затронуты общечеловеческие. И мой герой хоть и живет в Советском Союзе, и пусть у него некоторые проблемы, с которыми здесь, на Западе, незнакомы, политические, например, но все-таки в основе романа – человеческий выбор между страстью, делом своей жизни, и спокойным обеспеченным существованием. Это выбор – он и здесь, на Западе, понятен, он стоит перед многими людьми. И по письмам, и по разговорам с читателями я понимаю, что именно это им очень близко. Мне говорят, что они Суханову сочувствуют, они ставят себя на его место, и что они, в общем, читают роман с его точки зрения.
С.М.: Есть разные подходы к написанию романов: вот Акунин – в его проектах все выстраивается по определенным схемам, с просчитанным результатом воздействия на читателя. А ваш подход – таков ли он, как у Пушкина: «И даль свободного романа я сквозь магический кристалл еще не ясно различал?» Как писался роман?
О.Г.: Роман у меня писался по строгой схеме, потому что отчасти это, может быть, детективная история, герой которой потерял себя. Он пытается воссоздать себя по каким-то деталям, он ищет ответы на разные вопросы из своего прошлого, на разные загадки, поэтому мне нужно было очень точно представлять, как все это будет развиваться. Конечно, какие-то мелочи, которые происходили, скажем, на пятнадцатой странице, могут иметь большое значение на трехсотой. То есть я писала роман очень четко, по схеме. Но в то же время в плане у меня было достаточно воздуха, чтобы дать героям, как говорят, «жить», у меня были целые главы, которые возникли сами по себе, совершенно спонтанно.
С.М.: А есть ли у героев романа реальные прототипы?
О.Г.: Реальных прототипов нет, роман совершенно не автобиографический. Иногда, для того, чтобы легче было себе представлять этих людей, я брала знакомые мне имена, или описывала знакомую чью-то внешность. Но на этом все заканчивалось. То есть сходства в самих сюжетах, в самих судьбах героев совершенно никакого не было, хотя я писала о Москве мне знакомой, и создавала мир своего детства, своей юности.
С.М.: То есть присутствовало что-то ностальгическое, когда вы писали роман?
О.Г.: Да, абсолютно. И, кроме того, это был и мир моих родителей, у которых были очень интересные друзья: писатели, художники, в том числе и Эрнст Неизвестный, и философ Мераб Мамардашвили – он был один из самых близких друзей. Интересные люди, интересные судьбы – конечно это очень повлияло на сюжет романа. То есть в детстве, в юности я жила, просто окруженная готовыми романами…
С.М.: Вы родились и выросли в Москве. Как вы попали в Америку?
О.Г.: Совершенно случайно. Я после окончания школы пошла на факультет журналистики, и там я принимала участие в проекте изучения средств советской массовой информации. Это был совместный проект с университетом в Америке, в Атланте. Там я встретила главу этого проекта с американской стороны – профессора Мицкевич, я была ее переводчицей. Мы с ней какое-то время работали, и она меня спросила, интересует ли меня образование в Америке, не хотела бы я приехать и четыре года проучиться в американском колледже? Мне было семнадцать лет, конечно, мне это было очень интересно, и я сказала: «Да-да, конечно». Но я даже об этом не думала – это был 1989 год, совершенно неслыханно тогда.
А потом вдруг пришло приглашение. Я была очень удивлена, и, пройдя через много инстанций, получила разрешение, что было еще более удивительно. И вот оказалось, когда я сюда приехала, я была самой первой советской студенткой, которую отпустили на четыре года. И так вот как-то одно за другим пошло: я получила работу, вышла замуж. Но я по-прежнему сохранила гражданство и часто бываю в Москве.
С.М.: Когда и как вы стали писать? Не эмигрантская ли жизнь стала катализатором, импульсом к творчеству?
О.Г.: Я начала писать с четырех лет, когда только научилась писать, сочиняла сказки. У меня остались эти все мои старые вещи, где буквы наполовину наоборот и задом наперед написаны. Первый роман я сочинила, наверное, лет в одиннадцать, в духе Дюма, и он совершенно никуда не годился, но… И в Москве я пошла на факультет журналистики именно потому, что хотела работать со словом. Но я просто не ожидала, что буду писать по-английски.
С.М.: Да, вот почему роман «Жизнь Суханова в сновидениях» был написан по-английски?
О.Г.: Ну, потому, что когда я начала его писать, я уже жила в Америке десять лет, и первые вещи – рассказы – уже писала по-английски, и начала печататься. Это было чисто практическим решением. Я совершенно ничего не знала об издательском мире в России, тогда как об издательском мире в Америке я уже имела какое-то представление и хотя бы знала, как надо пробиваться.
С.М.: Вы считаете себя русским или американским писателем?
О.Г.: Я считаю себя русским писателем. Это, конечно же, парадоксально, потому что я все-таки пишу по-английски, но роман мой очень русский во многом. И выросла я на русской литературе, на русской классике. Мне хотелось бы, чтобы это был «русский роман английскими словами». И я надеюсь, что затея удалась. Опять же от читателей я часто слышу: «Язык очень русский, мир очень русский», то есть роман воспринимается как русская вещь.
С.М.: Но написан-то он по-английски… Не собираетесь ли вы сделать его перевод на русский? И не кроется ли здесь опасность: ведь перевод, говорят, как женщина, если красив – то не верен, если верен – то не красив... Или у вас другое мнение?
О.Г.: Конечно, очень бы хотелось, чтобы роман вышел в России. Сейчас его купили уже в двенадцати странах, переводят в том числе и в Польше, и в Болгарии, и в Румынии, и в Венгрии, но пока не в России. Я надеюсь, что его купят. Переводила бы я его сама? Конечно, я бы хотела принимать в этом участие, прямое, непосредственное, но это опять же зависит от контракта.
А что касается опасности, то, конечно, роман в чем-то пришлось бы изменить: я ведь его писала с расчетом на американского читателя, хотя ничего особенно не объясняла. Разумеется, там присутствуют какие-то моменты, например, когда я упоминаю фразу «Чистейшей прелести чистейший образец», я должна добавить «Как сказал Пушкин», а вот в русском переводе, конечно, это и так понятно. Но что касается верности реалиям – все-таки это вымышленная вещь, вымышленный мир – мой мир, мир глазами моего героя. В романе очень много элементов сказочного, фантастического, то есть возможен более вольный перевод.
С.М.: Ольга, для писательского успеха, говорят, важно быть публичным человеком – посещать салоны, бывать на светских мероприятиях… Об этом не раз говорили писатели, жившие на Западе, – и Саша Соколов, и Василий Аксенов, – то есть такая как бы технология продвижения своего творчества. А как вы шли к изданию своей книги?
О.Г.: Вы знаете, мой опыт был совершенно другим. Я просто сидела у себя дома и писала книгу. Я ни с кем не была знакома, никого не знала ни в издательском мире, ни в писательском. Когда я окончила рукопись, я купила справочник со списком литературных агентов, нашла людей, которые представляли несколько интересных мне авторов, и послала им письма. Вот так я нашла своего агента, и потом он таким же образом высылал рукопись в издательства, и так мы нашли издательство.
Сейчас у меня в некотором плане жизнь изменилась: с тех пор, как книга вышла, меня начали приглашать на писательские конференции, я выступаю с чтениями, и вот только сейчас стала встречать других писателей, и как-то немного вышла из раковины своего мира. Но вообще здесь можно пробиться, никого не зная. По крайней мере мой опыт таков.
С.М.: Кто вам интересен из современных русских прозаиков?
О.Г.: Когда я пишу, я очень мало читаю. Последние несколько лет я хоть и слежу за литературным миром и в России, и в Америке, но слежу так: я просто все покупаю, у меня на полках стоит много-много не прочитанных книг – весь Пелевин, Улицкая… Ничего не читала из этого. Собираюсь закончить свою книгу и несколько месяцев посвятить чтению. А из тех кого я прочла, я очень люблю Татьяну Толстую. Я читала ее и по-английски, но по-английски она очень теряет, уходит ее замечательный стиль…
С.М.: Эпитет «женский роман», «женская проза» для вас формален? Или вы его как-то соотносите со своим творчеством?
О.Г.: Нет, совсем никак. То есть я женщина, я пишу романы, с этой точки зрения – да, можно сказать, это женский роман…
С.М.: …но по сути нет?
О.Г.: По сути нет. Если подразумевать какую-то женскую тематику, какие-то проблемы, то нет. Мне такие вещи самой неинтересны. Конечно, у меня есть герои-женщины, и у них свои проблемы, и свой мир, но мне интересен человек вообще – и женщина и мужчина.
С.М.: В романе вскрыт целый пласт советской культуры, искусство, политика, любовь. А каковы ваши собственные предпочтения в искусстве, в живописи, например? Любимые художники?
О.Г.: Любимые художники… Да в романе очень много художников. Главные два – Дали и Шагал. Шагал действительно один из моих любимых художников. Дали – нет, Дали я не очень люблю. Но из моих любимых русских художников – пожалуй, Филонов. И Шагал опять же приходит на ум. Из мировых – Миро, Модильяни. Я очень люблю средневековое искусство, искусство Раннего Возрождения, Фра Анджелико, Ботичелли.
С.М.: А в кино? Это к разговору о том, что если поступит предложение экранизировать роман, – кого бы из режиссеров вы предпочли? Русского? Американца?
О.Г.: Конечно, я об этом бы мечтала. Мне кажется, что хотя вещь во многом психологическая, но все-таки фильм бы получился. Потому что я пыталась написать роман во многом красочный, это мир глазами художника, там много и картин, и описания шедевров живописи. Мне хотелось бы, чтобы когда-нибудь экранизация была сделана.
Русский или американский режиссер – тут трудно сказать. Я вообще, должна признаться, очень мало смотрю фильмов и очень плохо знаю кино, у меня папа большой специалист, а я сама… Вот он что-нибудь рекомендует – обычно я и смотрю. Из русских режиссеров приходит на ум Никита Михалков, конечно. А из американских, может быть немножко неожиданно – Тим Бертон, который снимает такие слегка фантастические вещи – «Кошмар перед Рождеством». В моем романе присутствует элемент фантасмагории, кошмары, сны, и мне кажется, что у него бы это блестяще получилось.
С.М.: Теперь о жизни здесь. Бродский как-то сказал, что русскому человеку, если где-нибудь и жить за пределами России, то, конечно, в Америке. Почему не в Европе?
О.Г.: Опять же, исходя из моего опыта, я совершенно с этим согласна. Европа – такой замкнутый мир, а Америка – это кипящий котел. Здесь можно найти и маленький Китай, и маленькую Японию, и маленькую Мексику, и маленькую Россию. То есть я думаю, что здесь очень просто оставаться человеком своей культуры, не забывать ни свой язык, ни свои традиции, и в то же время чувствовать себя удобно и естественно. Мне, например, легко здесь быть и русской, и американкой.
С.М.: Но русские в Штатах часто жалуются на скуку, мол, жизнь пресновата, все зарегулировано, отношения формальны: «Над языком – мед, под языком – лед»…
О.Г.: Я так не считаю. Мне кажется, в любой культуре есть какой - то слой поверхностный, сотканный из стереотипов, каких-то общих представлений, и есть более глубокий слой, до которого гораздо труднее добраться. То есть чтобы любую культуру понять на каком-то глубинном уровне, нужно прилагать больше усилий, и для иностранца это дополнительно сложно. Но все-таки мне кажется, что и здесь возможны такие же близкие, теплые, глубокие отношения, как в России.
С.М.: Ваш муж американец?
О.Г.: Да, мой муж американец, мы семь лет вместе, но познакомились мы в колледже пятнадцать лет назад.
С.М.: Есть ли какие-то особенности во взаимоотношениях, с поправкой на то, что он все таки человек другой культуры?
О.Г.: Для меня скорее нет, просто потому что все-таки когда я сюда приехала, мне было 18 лет, я во многом здесь и выросла, поэтому мне с мужем легко общаться. Единственное, конечно, хотелось бы, чтобы у него были те же воспоминания детства, как у меня, какой-то вот такой общий язык. Но так, в принципе, поскольку я все таки считаю себя человеком двух культур, то для меня общение и по-американски, и по-русски довольно естественно.
А с сыном – ему три года, зовут его Саша, Александр, – мы смотрим и мультфильмы из моего детства, и читаю я ему Карлсона…
С.М.: Вы часто бываете в России? Что в современной России вам кажется интересным как писателю?
О.Г.: Я стараюсь ездить очень часто. Сейчас в России все так быстро меняется, каждый раз я нахожу что-то совершенно новое. Раньше я проводила там несколько месяцев в году, сейчас с ребенком немного сложнее. Мне интересны и театры, и выставки, и общение со старыми друзьями. Я даже надеюсь, что когда-нибудь, когда сын подрастет, может быть, я смогу проводить там больше времени – полгода там, полгода тут.
С.М.: Это может как-то отразиться и на творчестве? Нет ли в ваших планах какого-нибудь нового романа на русском материале?
О.Г.: Я работаю над второй вещью, хотя на этот раз там есть и американские герои, но действие в основном происходит в России. Мне все-таки эта тематика ближе всего и интереснее на данном этапе. Я уже даже начала планировать третий роман, который опять же связан с Россией.
С.М.: То есть при всем том, что вы живете здесь, все-таки ваше творческое «все» – не все здесь, в Штатах?
О.Г.: Нет, конечно. Хотя на мою жизнь здесь очень повлияло чтение по-английски, те романы, которые я прочитала по-английски, но, конечно, в основе для меня все же русская литература, русское прошлое и настоящее. И, разумеется, во многом я себя считаю все-таки русской писательницей.
Фото Сергея Москалева
