Смертная казнь отменена в большинстве развитых стран Запада, но в Соединенных Штатах, вернее, в тридцати восьми штатах из пятидесяти, высшая мера наказания существует (хотя практически во многих штатах – как, например в моем Нью-Гемпшире – уже давно не применяется). Но в некоторых применяется достаточно часто.
Недавно, например, в Техасе казнили преступника, который одиннадцать лет тому назад похитил, изнасиловал и зарезал молодую женщину. Одиннадцать лет ушло на рассмотрение кассационных жалоб и просьб о помиловании. После того, как последняя такая просьба была отвергнута свежеиспеченным губернатором штата, преступник, попросив прощения у родственников своей жертвы и помолившись, был отправлен в мир иной методом смертельной инъекции. Когда нынешний президент был техасским губернатором, там было казнено сорок человек.
На сегодняшний день более 3300 смертников ждут своей участи в тюрьмах Америки. Учитывая это мрачное обстоятельство, странно, что Роберт Джей Лифтон и Грег Митчелл уже в предисловии к своей книге «Кому принадлежит смерть?» [Robert Jay Lifton, Greg Mitchell Who Owns Death?, William Morrow] смело утверждают, что дни смертной казни в Америке сочтены.
Вопрос о юридической и моральной легитимности смертной казни – из числа тех, на которые у каждого есть ответ. То есть он на первый взгляд неразрешим, но Лифтон и Митчелл в своей просто и ясно написанной книге доказывают, что – хотим мы этого или нет – в американском обществе набирает силу тенденция к полной отмене смертной казни.
Новых аргументов за и против лишения жизни как меры наказания нет. Фукидид пишет, что в 428 г. до н.э. в Афинах состоялись дебаты по этому поводу, во время которых некто Диодот говорил: «Почему мы уже дошли до конца списка всевозможных наказаний, а все не можем избавить общество от злодеев? Или нам надо изобретать средство устрашения еще страшнее [чем смертная казнь], или признать, что она бесполезна».
Более тридцати лет назад Верховный Суд США отменил все тогдашние законы в отдельных штатах, предписывающие, за какие преступления полагается применять высшую меру наказания. Верховный Суд мотивирует свои решения соображениями, основанными не на религии и морали, а на юридической логике: невозможно дать юридически четкое обоснование того, почему в одних случаях преступника следует лишать жизни, а в других, сходных, нет.
В 1967 году казни в Америке прекратились. Но в последующие годы преступность росла, голоса, требующие расправы с убийцами и насильниками, становились все слышнее и настойчивее, и в большинстве штатов были найдены юридические лазейки для восстановления высшей меры.
Первым после десятилетнего перерыва был в 1977 году казнен интеллигентный грабитель и убийца Гэри Гилмор. Он, кстати сказать, сам отказывался просить о помиловании и требовал, чтобы его расстреляли (он был осужден в штате Юта, единственном, где форма смертной казни – расстрел). Знаменитый писатель Норман Мейлер встречался с Гилмором в тюрьме и написал о нем документальный роман, «Песнь палача». После казни Гилмора пошло-поехало.
Но что же дает Лифтону и Митчеллу основания утверждать, что скоро убивать преступников перестанут? Широко закинутые авторами сети опросов общественного мнения принесли неоднородные ответы. Похоже, что только меньшинство американцев начинают сомневаться в этом средстве социальной защиты из-за его жестокости и безобразия.
В этом направлении, кстати сказать, постоянно проводятся реформы. Ведь и электрический стул когда-то был изобретен как «более гуманный», по сравнению с виселицей и расстрельной стенкой, способ экзекуции. Теперь он уступает место газовой камере и, главным образом, летальной инъекции. Как мило выразился еще в бытность губернатором Калифорнии Рональд Рейган: «Это все равно как избавить покалеченную лошадь от страданий – укол, она засыпает и все».
Но похоже, что для большинства сегодняшних американцев дело не в относительной гуманности способа лишения жизни. На простой вопрос «Вы за или против смертной казни?» большинство отвечает «За». Но хитрые Лифтон и Митчелл тогда ставят вопрос по-другому: «Считаете ли вы пожизненное заключение без права помилования равнозначным смертной казни?» – и получают на него такое же количество положительных ответов. Наконец, при третьем варианте вопроса: «Согласны ли вы, что следует заменить смертную казнь пожизненным заключением без права помилования?» – такое же большинство тоже дает положительный ответ.
Эту перемену в общественном настроении по сравнению с тем, что было десять-двадцать лет назад, Лифтон и Митчелл связывают с сомнениями по поводу того, что они называют «правом собственности на смерть» (отсюда название их книги). Смерть – это собственность, которой никто не хочет владеть. Политики, из популистских соображений, поддерживающие смертную казнь, судьи и даже требующие высшей меры прокуроры всячески обставляют дело так, чтобы доказать – в первую очередь самим себе – что они стремятся не лишить преступника жизни, а поддержать законность. Тюремные служащие, на долю которых падает приведение приговоров в исполнение, убеждают себя в том, что они действуют лишь как инструменты, лишенные в данном случае собственной воли.
Нашумевшее расследование, проведенное газетой «Чикаго трибюн», извлекло на свет Божий дела тринадцати смертников штата Иллинойс, которые провели годы в ожидании казни и чья полная невиновность была доказана буквально в последний момент благодаря той или иной счастливой случайности. В результате губернатор штата, многолетний защитник смертной казни Джордж Райан ввел в Иллинойсе мораторий на применение высшей меры.
Как говорят Лифтон и Митчелл, сильно засомневавшееся американское большинство, наконец, получило четкий аргумент против «права собственности на чужую смерть»: «Если система правосудия никогда не может быть на 100% безупречна, зачем применять меру, которая на 100% необратима?»
