«Здесь прошелся загадки таинственный ноготь. Поздно. Высплюсь, с утра перечту и пойму...» – в этом начале своего гениального лирического стихотворения Пастернак застолбил одну прежде нетронутую культурную тему, действительно интригующую, хотя и, прямо скажем, маргинальную. Тему чтения книги по чужим следам, с заметками на полях известного вам, а чаще неизвестного, читателя-предшественника. Заметками иногда пространными, иногда краткими и внятными, а иногда и просто – карандаша под рукой не оказалось – что-то отчеркнуто ногтем, сразу не поймешь, почему.
Заметки на полях – marginalia. В английском языке это слово стало обиходным благодаря великому поэту и критику романтической эры Кольриджу. У него была привычка исписывать подробными комментариями поля книжек, которые он читал. Друзья настолько ценили эти комментарии, что нарочно подсовывали Кольриджу свои книги, чтобы он возвращал их исписанными. В 1819 году Кольридж опубликовал свои заметки, сделанные на полях книги английского писателя XVII века Томаса Брауна, отдельным томом, который так и назвал «Маргиналии». Всего сохранилось около 450 книг с маргиналиям Кольриджа, более 8000 маргиналий. В полном собрании сочинений, которое выходит в издательстве Принстонского университета, они займут 6 томов.
Работа над этими томами навела одного из редакторов – Хезер Джексон – написать книгу о маргиналиях. Не только Кольриджа, но маргиналиях вообще. Книга, естественно, тоже называется «Маргиналии» и имеет подзаголовок «Читатели пишут на книге» [H.J. Jackson Marginalia: Readers Writing in Books, Yale University Press], и читать ее очень занятно и поучительно.
Иногда в маргиналиях скрывается серьезная информация, имеющая историческую ценность. Вот, к примеру, что записывает на полях своей прославленной «Истории упадка и гибели Римской империи» Эдуард Гиббон. Против того места, где говорится, что падение Рима «будут всегда помнить и до сих пор ощущают... все народа Земли», он пишет: «NB. Мистер Юм сказал мне, что он, редактируя свою историю, всегда старался уменьшить число превосходных степеней и смягчить сильные утверждения. Помнят ли о Римской империи Азия и Африка, от Японии до Марокко, и испытывают ли они какие-либо чувства по этому поводу?» Здесь мы имеем, помимо полезного всем пишущим совета, указание на то, что ошибочность европоцентризма осознавалась еще в XVIII веке, задолго до русского евразийства и американской политкорректности.
Иногда маргиналии – серьезная (или притворяющаяся серьезной) полемика. Вот Набоков, готовясь к лекции в Корнельском университете, перечитывает «Превращение» Кафки и разражается на полях тирадой о том, что насекомое, в которое превратился несчастный Грегор Замза, никак не может считаться тараканом. Все комментаторы, не имея, в отличие от Набокова, энтомологических знаний, ошибались. И он перечисляет отличия кафкианского монстра от таракана.
Порой маргиналии приобретают мистический оттенок. Генерал Джеймс Вольф накануне победоносной битвы с французами в Квебеке в 1759 году читает томик «Элегий» Томаса Грея. Книгу популярного сентиментального поэта ему подарила, провожая на войну, невеста. Генерал подчеркивает строчку: «Путь славы – это путь всегда к могиле». Французов он на следующий день разбивает наголову, но сам в битве погибает.
Ну и, конечно, самые узкие книжные поля не мешают разгуляться иронии и пародии. Марк Твен, читая римского историка Тацита, выражает на полях свое раздражение по поводу скверного перевода. Вот он доходит до того места, где говорится о римском сенаторе Арретинусе Клеменсе, который также был командиром преторианской гвардии, «ибо мог все исполнять в двух позициях одновременно» (пишет переводчик). Марк Твен, чье настоящее имя было Сэмюэль Клеменс, возражает с притворным гневом: «Не было еще такого среди Клеменсов, которого бы застукали в двух позициях одновременно!»
Когда я был подростком, мать купила у букиниста том стихов Федора Сологуба. Судя по перечеркнутым печатям, он некогда принадлежал «Общедоступной библиотеке Попова». Мое первое знакомство с творчеством символиста старшего поколения сопровождалось немым хором комментаторов, читателей общедоступной библиотеки. «Мы плененные звери, голосим, как умеем...», – жаловался символист, а на полях безупречным писарским почерком ему отвечали: «Учиться надо, молодой человек!» Сологуб переходил на отчаянно веселый тон: «Взлечу я выше ели и лбом о землю – трах!» «Ах вот оно в чем дело...» – понимающе отвечал на полях ехидный карандашик. «Жил молчанья ангел с бледной краской губ...» – заводил поэт. «...Ах, зачем он не был Федор Сологуб!» – тут же откликались на полях. Попадались и увещевание: «Не стыдно ли, господа! Коли не понимаете поэзии, так и не лезьте со своими шуточками». Но остряки не унимались. Под портретом седоусого Сологуба в пенсне кто-то из них приписал: «Тебе не поэтом быть, а экзекутором служить».
Припомнив эту испещренную маргиналиями книжку, я вдруг подумал, что залихватская перепалка маргинальщиков напоминает анонимно-залихватскую болтовню на интернете. Или переписку на стенах некоторых общественных заведений. Что, в принципе, одно и то же.
