По мнению профессора Нью-Йоркского университета Стивена Коэна, американо-российские отношения в последнее время переживают далеко не лучший период. Анализируя их, известный политолог видит отдельные элементы, напоминающие период «холодной войны».
Стивен Коэн: Сегодня мы оказались в довольно странной ситуации. Руководство наших стран, а именно президенты Путин и Буш, говорят о дружбе и стратегическом партнерстве. В то же время в российской и американской прессе преобладает то, что многие обозреватели называют полемикой «холодной войны»: внимание акцентируется на конфликтах из-за Украины, Грузии, поставок газа. Я думаю, что мы по-прежнему видим друг друга через призму «холодной войны». Кто в этом виноват – это уже другой вопрос. Но мне кажется, что такое восприятие становится столь острым и всеобъемлющим, что вполне возможно (хотя я надеюсь, что этого не произойдет), что мы скатываемся обратно к «холодной войне».
Одной из характеристик «холодной войны» были двойные стандарты. Россия – и это правда – хочет иметь политических союзников и военные базы на территории бывших советских республик – на Украине, в Грузии, в Средней Азии, в Беларуси, и так далее. Мы говорим, что это очень плохо. Но в то же время мы хотим иметь политических союзников и военные базы на Украине и в Грузии (в Грузии уже дислоцированы американские войска). Русские говорят: «Мы не понимаем, почему вы можете иметь военное присутствие на Украине и в Грузии, а мы – нет. Это двойной стандарт. Объясните, пожалуйста». Я пытаюсь сказать, что если мы хотим избежать новой «холодной войны», или чего-то похожего, Соединенные Штаты должны увидеть себя так, как нас видит Россия. Это вовсе не значит, что мы не правы. Но мы должны понимать, что Россия сегодня видит нас совсем не так, как мы сами видим себя. И это, наверное, в равной степени относится к поведению Кремля.
Михаил Гуткин: В США в последнее время укоренилось мнение, согласно которому режим Путина становится все более авторитарным. Вы согласны с такой оценкой?
С.К.: Это сложный вопрос. Если отвечать на него коротко, то да. Правительство Путина становится более авторитарным. Но тут ключевой вопрос: по сравнению с чем? США и американская пресса считают политическим эталоном Россию Бориса Ельцина. Тогда была демократия, свободная пресса, выборы на альтернативной основе… Однако большинство россиян считают, что это был кошмарный период. Именно поэтому Путин и популярен в России – потому, что он положил конец хаосу и деградации, которые характеризовали жизнь россиян 90-х годов. В то же время мы говорим, что в этом процессе Путин скатывается к авторитаризму…
М.Г.: Можно ли говорить сегодня о том, что Россия пытается занять на Ближнем Востоке позицию, отличную от Запада? Я имею в виду предложение по Ирану, приглашение руководству ХАМАСа посетить Москву. Свидетельствует ли это о новой агрессивности в российской внешней политике?
С.К.: У России на Ближнем Востоке не только противоречивые амбиции, но и противоречивые связи. Россия унаследовала от СССР связи с Сирией, с Саддамом Хусейном в Ираке, по-прежнему существуют тесные связи с Ираном и с Палестинской автономией. С другой стороны, в Израиле сейчас столько бывших советских евреев, что сегодня можно говорить (и это очень интересно) о растущем культурно-политическом сегменте пророссийски настроенного населения Израиля. Среди них есть мои добрые друзья, которые заинтересованы в хороших отношениях с Россией, которые хотят ездить туда и обратно, потому что у них остались там родственники, которые заинтересованы в свободном движении товаров и денег, в культурном обмене. Характерная для периода «холодной войны» враждебность между Израилем и Россией уходит в прошлое благодаря демографическим тенденциям.
Что же делать России? Искать союзников среди клиентов СССР (таких, как Иран и Сирия) – или, следуя демографическим тенденциям, укреплять отношения с Израилем? Последнее было бы логичным, так как Россия утверждает, что она демократическая страна, и Израиль – демократическое государство. Но для России это неоднозначная ситуация. Я думаю, что Россия хочет играть значимую роль на Ближнем Востоке. Она не хочет быть номинальным членом какого-нибудь квартета или секстета; она хочет, чтобы к ее мнению прислушивались.
Что касается ХАМАСа, то в отличии от США Россия не причисляет эту группировку к террористическим. Мне кажется, что здесь происходит нечто интересное. Я думаю, что заявление Путина о его готовности вступить в переговоры с ХАМАСом является также сигналом руководству чеченских повстанцев.
М.Г.: Вы полагаете, что это завуалированное приглашение к переговорам?
С.К.: Я думаю, что такая возможность существует. Путин сделал ряд противоречивых заявлений, как, например, «Я готов с ними говорить, если они сложат оружие». Потом он сказал: «Ну, не обязательно разоружаться, но я готов говорить с теми, кто не убивал русских». Но откуда он знает, какие чеченские боевики убивали русских, а какие нет?
Путина призывают вступить в переговоры. На него оказывают давление Евросоюз и «Большая восьмерка». Но я думаю, что и в самой России увеличивается давление, потому что конфликт выплеснулся за пределы Чечни. Совсем недавно произошел большой бой в Ставрополье; мы все знаем о терактах в Москве – это дестабилизирует Россию, делает ее опасной и мало привлекательной с точки зрения западного мира. Путин неглупый человек, и это его война, хотя она и началась при Ельцине, – и он, я думаю, хотел бы запустить переговоры.
