Уродство по-английски
В начале фильма «Распутник» (“The Libertine”) великолепный и обаятельный актер Джонни Депп обращается прямо к зрителю с монологом, смысл которого в том, что герой картины знает, что он нам не понравится, даже будет противен.
Эта легкая провокация актера и режиссера-постановщика Лоуренса Данмора явно направлена на подкрепление названия фильма, предполагающего некоторый эпатаж зрителя. В оригинале это название, “The Libertine” носит более широкий характер. Что-то скорее похожее на современного плейбоя или джет-сеттeра, чем более сексуально коннотированное русское прокатное наименование.
Хотя секс в фильме имеет место, он носит сравнительно спокойный и скромный характер, за исключением, пожалуй, одной сцены массовой оргии в лондонском парке. Да и та снята в таком густом (лондонском?) тумане и в таком быстром темпе, что любителям «клубнички» поживиться на просмотре будет нечем.
В чем Джонни Депп прав, хотя в конце картины и пытается это отыграть назад в финальном прямом монологе в зал, так это в том, что, вопреки законам кино, мы не можем полюбить главного героя. Ведь в большинстве картин даже с отрицательными персонажами в центре повествования мы, как правило, проникаемся симпатией к центральной фигуре, будь то мафиози, гангстер или жулик. Симпатией, смешанной с чувством вины, но все же симпатией.
То, что во время и после просмотра «Распутника» титульный герой Джон Уилмот, граф Рочестерский, поэт и плейбой конца XVII века в Англии остается нам мало приятным – не вина талантливого и точного как всегда Джонни Деппа. Его Уилмот, по-видимому, сыгран так, как хотел режиссер, экранизировавший одноименную пьесу Стивена Джеффриса, написавшего и сценарий.
Авторы очевидно решили, что для исторической точности им надо воспроизвести Англию и Лондон того времени не в приукрашенном виде «а ля» «Влюбленный Шекспир», а с реальной грязью и зловонием. Надо отдать должное режиссеру – иногда просто хочется заткнуть нос при виде грязного месива, в котором так часто топчутся герои.
Да, реальный граф Рочестерский умер от сифилиса в 33 года, но он был в этом не уникален. Уникален он был, как теперь считают, своим поэтическим талантом, подчас скабрезным. В фильме творчество Уилмота наиболее полно представлено в эпизоде, когда он представляет с королевской сцены похабную постановку, направленную против английского короля-реставратора монархии Карла Второго (Джон Малкович). Который, кстати, и заказал Уилмоту пьесу.
Король также рассчитывает на политический и ораторский дар члена палаты лордов Рочестера в борьбе с парламентом за право наследования престола его братом-католиком, что в протестантской посткромвелевской Англии все еще было табу.
После сексуальных и творческих перипетий, ведущих Уилмота к смертном одру, он все же оказывает королю последнюю услугу, придя в парламент с серебряным протезом вместо носа и на костылях, и произнося речь, убеждающую парламентариев принять сторону короля.
Наиболее интересной могла стать, но не стала другая центральная интрига фильма – любовь Уилмота к актрисе Элизабет Барри (Саманта Мортон).
Мне более интересной показалась не любовная часть истории, она вполне банальна и не слишком убедительна. А то, как Уилмот из актрисы, взращенной на игре на котурнах, пытается сделать театральную звезду в традициях метода Станиславского. То есть, играть Офелию и Дездемону как это принято сегодня.
Я понимаю, что за историей должна проглядывать современность, но это немного слишком.
Тем более что совсем недавно в фильме «Красота по-английски» (“Stage Beauty”, 2004) режиссера Ричарда Айра актерский дуэт Клэр Дэйнс и Билли Крадап разыгрывает того же Шекспира, в ту же эпоху и так же по Станиславскому.
Между прочим, если сравнить эти схожие по тематике фильмы, то я отдам явное предпочтение «Красоте по-английски». В том фильме и король Карл Второй в исполнении Руперта Эверетта был более полнокровным, хотя и несколько слишком эксцентричным. Очень хорошему актеру Джону Малковичу мешает не только явно накладной нос (король не нуждался в протезе, у него был просто очень длинный нос), но и отсутствие четкой режиссерской концепции, которая позволила бы контрастнее обозначить отношения любви-ненависти между двумя яркими представителями той эпохи. Поэт и царь – здесь король – тема не новая, но всегда таящая большие возможности для столкновения людей и идей.
Фильм, как и многое в англосаксонском искусстве, лишен эротической тайны и никак не показывает истоки сексуального бунта героя против пуританского общества.
То, как Уилмот показан в фильме, иногда заставляло воспринимать его не как бунтаря против условностей среды и ее обычаев, а как городского сумасшедшего, которого забыли посадить в соответствующее учреждение. В картине Уилмот скорее предстает не как распутник, а как дебошир.
Название «Дебошир» больше подошло бы фильму.
