Писатель и историк Владимир Порудоминский, живущий в Германии, много десятилетий трудится на ниве русской культуры. Его научно-художественные биографии писателя Всеволода Гаршина, хирурга Николая Пирогова, писателя и филолога Владимира Даля, художников Брюллова, Ге, Ярошенко отличаются научной точностью и глубиной, сочетающимися с художественным осмыслением характеров. Благодаря этому книги Порудоминского вызывают интерес не только у специалистов, но и у широких кругов читателей.
Особое внимание Порудоминский всю свою жизнь уделял творчеству и личности Льва Николаевича Толстого, результатом чего стал объемистый том с лаконичным названием «О Толстом», вышедший в свет в санкт-петербургском издательстве «Алетея».
Я хочу задать автору несколько провокационный вопрос: почему – сегодня! – о Толстом? Что наш современный читатель, который живет в совершенно ином мире, может вынести из этой вашей книги?
Владимир Порудоминский: А я хочу задать встречный вопрос: а что наш читатель по-настоящему знает о Толстом? Для миллионов российских читателей знакомство с Толстым начиналось и заканчивалось в школьные годы сочинениями о петербургском и московском дворянстве в «Войне и мире», об «образе Кутузова» или о «дубине партизанской войны». Есть и другие читатели, их тоже довольно много. Они читают Толстого в зрелые годы, читают с большим или меньшим интересом. Что-то для себя выносят. Толстой им помогает определить свое отношение к миру, к собственной жизни.
Семен Резник: Если говорить о миллионах, то многие люди, даже немного читавшие Толстого, знают экранизации его произведений: были фильмы «Война и мир», «Анна Каренина», «Воскресение» и другие. Так что россиянам Толстой в общем-то знаком…
В.П.: Да, были экранизации Толстого – удачные и неудачные. Но только в последние примерно двадцать лет у широкого читателя появилась возможность открыть прежде неизвестного Толстого.
В далеком 1905 году, в революционную пору, Толстой беседовал с нелегалом-революционером. Они говорили о том, что будет после революции, и Толстой, между прочим, сказал, что ему очень интересно, где пройдет граница насилия между революцией и им, Львом Толстым. Он сказал: «Еще неизвестно, дадите ли вы мне возможность печатать то, что я пишу о вас, когда власть будет в ваших руках. Я склонен думать, что не дадите». И вот Ленин в одной из своих статей о Толстом написал, что только после революции все наследие Толстого получат трудящиеся. А после революции Надежда Константиновна Крупская включила Толстого в проскрипционный список, и его важнейшие труды – религиозно-философские, публицистические, нравственно-этические, которые он считал для себя важнейшими – оказались по существу за семью печатями.
С.Р.: То есть художественные произведения Толстого широко известны, они переиздавались многократно, массовыми тиражами, широко комментировались, а то, что он сам считал самым важным, – на это было наложено табу. В Советском Союзе очень мало кто имел возможность с этим знакомиться.
В.П.: Да. Потому что это все с большим трудом попадало в Полное собрание сочинений Толстого в 90 томах, которое выходило в течение тридцати лет. Эти тома издавались минимальными тиражами. А Толстой говорил о людях, которые его ценят как художника, но не интересуются его религиозно-нравственным учением, что они разрывают его на части, игнорируя его духовную целостность. Вот мы так и знали Толстого – разорванного на части. И если говорили, что он был гениальный писатель, то одновременно говорили, что, конечно, он был помещик, юродствующий во Христе, истеричный хлюпик, называемый русским интеллигентом, и так далее.
С.Р.: Но я не думаю, что многие молодые читатели в России сегодня помнят об этом.
В.П.: Вот я и говорю, что у читателей в России сейчас появилось возможность по-настоящему открыть для себя Толстого. Нужно только эту возможность использовать.
С.Р.: А что вас заставило так глубоко, так лично всю жизнь заниматься Толстым?
В.П.: Мне посчастливилось: у меня есть полное 90-томное собрание сочинений Толстого. Так что я довольно рано прочитал Толстого, и он был удивительно созвучен тому, что я думал и думаю. И я считаю, что очень многие люди, если бы они вовремя прочитали Толстого, то были бы согласны с ним. Александр Блок говорил, что российский человек должен вовремя, в молодости, прочитать Толстого и вобрать в себя прочитанное.
Толстой звал не к тому, чтобы не замечать зла и есть вегетарианскую пищу – «рисовые котлетки», как Ленин иронически об этом писал. Толстой говорил, что было и всегда будет одно дело, на которое стоит положить всю жизнь: это дело – доброжелательное общение людей и разрушение преград, которые люди воздвигли между собой. И я думаю, что сегодня, когда мы живем в условиях острейших межнациональных, межгосударственных, социальных конфликтов, это все осталось в силе, даже стало звучать еще сильнее.
Или толстовское непротивление злу: много ли найдется писателей, которые обличали зло с такой непримиримостью, как Толстой? Он говорил о непротивлении злу насилием, то есть о непротивлении злу злом. Он говорил о силе добра. Именно так выглядит непротивление злу у Толстого.
С.Р.: Давайте вернемся к вашей книге «О Толстом». В ней собраны эссе, статьи, заметки, которые вы писали в течение многих лет, публиковали в разных местах. Тут есть работы, посвященные собственно философским, мировоззренческим взглядам Толстого, и есть работы о его литературном творчестве, о его самобытности как писателя, о его умении передать душевные порывы героев через цвет, через движение. Даже всем известные произведения благодаря этому прочитываются по-новому. Как вы собирали эту книгу? Здесь собрано все, что вы писали о Толстом, или для книги что-то отбиралось из множества Ваших публикаций?
В.П.: Тут многое из того, что я писал о Толстом. Но мне хотелось бы не то чтобы вас поправить, а внести коррективу в саму постановку вопроса о том, что вошло в эту книгу. Художник Иван Николаевич Крамской, чью биографию я тоже написал и который создал первый живописный портрет Толстого, говорил, что впервые в жизни встретил человека, для которого все частные суждения связаны с общими положениями, как радиусы с центром. Я эти слова вынес в самое начало книги, в мое вступление «От автора». И о чем бы я ни писал, – о цвете в его произведениях, о движениях, которые совершают люди (я называю это «движением тела» – в отличие от шаблонного выражения «движение души») или о его религиозном учении, или о феномене сна в его произведениях, – для меня важно одно: понять, как это было связано с основами того учения, которое он в течение всей жизни вырабатывал и которое считал необходимым проповедовать и передавать людям. На этом стержне и построена вся книга.
С.Р.: Я надеюсь, что в России найдется достаточно много читателей, которые смогут воспринять эту книгу и сделают для себя какие-то важные выводы, потому что в конечном счете такие личности, как Толстой, освещают мир именно в той мере, в какой этот свет воспринимаются людьми.
В.П.: Мне хотелось бы еще сказать, что Толстой очень внимательно следил за прогрессом цивилизации и всегда говорил о том, что все достижения науки, техники, культуры нужно воспринимать не с той точки зрения, приносят ли они людям удобства или наслаждение, а приносят ли они людям счастье. Он очень хорошо сказал, когда узнал о первых полетах на аэроплане: «Летать научились, а любить не научились». Если, читая статьи, которые я написал и опубликовал в книге «О Толстом», люди хотя бы немножко лучше будут понимать Толстого и накапливать в себе силы любви, то я буду счастлив.
С.Р.: Я думаю, что это как раз то, что нужно от вашей книги, и я надеюсь, что найдется достаточно много читателей, которые станут более счастливыми от того, что ее прочтут и что-то вынесут из нее.
