Линки доступности

«Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм»


Доктор исторических наук Геннадий Костырченко, сотрудник Института российской истории РАН, специализируется на изучении сталинской эпохи, в особенности политики государственного антисемитизма, достигшей при Сталине апогея.

Уже первая монография Костырченко «В плену красного фараона» (1994) обратила на себя внимание широким привлечением архивного материала. В 2003 году Геннадий Васильевич издал ещё более фундаментальный труд «Тайная политика Сталина: власть и антисемитизм», а совсем недавно вышел из печати объемистый сборник документов под названием «Государственный антисемитизм в СССР: 1938-1953 годы», составителем которой был Геннадий Костырченко. Книга издана «Фондом демократии», который возглавлял недавно скончавшийся Александр Николаевич Яковлев.

Случилось так, что эта книга оказалась последним изданием, выпущенным под руководством Яковлева, известного всему миру как архитектор гласности и перестройки. Поэтому мне бы хотелось начать нашу беседу с Геннадием Костырченко с того, чтобы отдать должное памяти Александра Николаевича Яковлева, ибо мало кто столько сделал для российской демократии и свободы, как он.

Семен Резник: Геннадий Васильевич, вам довелось тесно общаться с Александром Николаевичем при подготовке к печати этого сборника. Расскажите, пожалуйста, об этом.

Геннадий Костырченко: Мне посчастливилось, что я в своей жизни встретился с таким человеком, работал с ним, и что мы создали этот сборник документов. За время этой работы я понял, что Александр Николаевич не просто старался обозначить свое руководство или своё присутствие в том или ином проекте, а вносил конкретный вклад в то, чем занимался его фонд. Об этом я могу судить по тому проекту, над которым мы совместно работали. У него было своё видение этой проблемы, поскольку до этого у него были публикации на эту тему – в 1995 году он выпустил книгу по еврейскому вопросу. Он сразу поддержал этот проект и работал над ним с большим интересом, вникая глубоко во все детали этого совместного дела.

Я высказывал ему своё мнение, что не следует ему так уж детально входить во всю конкретику работы: «Зачем вам вникать во все мелочи?» Но, видимо, у него было жизненное правило: то, что проходило через него и несло на себе его имя, он должен был лично выстрадать, выносить, прочувствовать. Может быть, к этому его приучила жизненная школа, довольно-таки богатая. И, может быть, это объяснялось тем, что он воспринимал проблему, над которой мы вместе работали, очень серьёзно. Вот такое у меня осталось воспоминание о Яковлеве – ученом, человеке, исследователе.

С.Р.: Мне тоже приходилось встречаться с Александром Николаевичем Яковлевым. Правда, это была всего одна встреча. Это было в Москве. Я ему позвонил. Он охотно меня принял. Мы говорили часа два. И он произвел на меня очень большое впечатление именно тем, что от бывшего члена Политбюро, такого большого партийного функционера, было неожиданно слушать то, что он говорил, и видеть ту простоту в общении, которую он предложил в этой совершенно неформальной беседе, и ту неподдельную заинтересованность во всем, о чем у нас заходил разговор. Но то, о чем вы, Геннадий Васильевич, рассказывали о деловых качествах Александра Николаевича, мне лично было неизвестно. Он действительно внес большой вклад в то, что в России восторжествовала гласность, восторжествовала свобода слова. Если бы не этот вклад Александра Николаевича, то вряд ли такая книга, которую вы совместно с ним подготовили, могла быть опубликована.

Но вот она вышла в свет. Она производит огромное впечатление своим масштабом, глубиной, широтой охвата. А также тем, что в ней безо всякой риторики, спокойно показывается, как проводилась в жизнь политика государственного антисемитизма, как она шла с самого верха, как она шла волнами, распространяясь всё шире и шире. Сначала верхний управленческий слой, затем она пошла в культуру. Вслед за уничтожением собственно еврейской культуры пошло тотальное изгнание так называемых безродных космополитов, то есть евреев, из всех областей русской культуры, из науки, техники, образования и так далее. А потом уже эта политика пошла в широкие массы. И всё это у вас показано документально, то есть на основе неопровержимых документов.

Я хочу обратить внимание на то, что под очень многими опубликованными документами стоит гриф «Копия в личном архиве составителя», то есть многие использованные вами документы просто имеются у вас. Как вы смогли проникнуть в архивы, в которые трудно попасть даже сейчас, и к тому же снять копии с документов?

Г.К.: Я работаю по этой проблематике уже около пятнадцати лет. И все эти годы я посвятил сбору, выявлению документов. Попадали они ко мне из разных источников, из разных архивов, даже из таких, которые и до сих пор остаются закрытыми, при обстоятельствах иногда даже случайных. Дело в том, что в отличие от нацистской Германии, где антисемитизм был в законодательном порядке оформлен, политика государственного антисемитизма в Советском Союзе проводилась скрытно. Я пишу, что это была подковерная политика. А поэтому и документы, в которых отразилась эта политика, тоже имеют свою специфику. Нельзя было просто прийти в архив, заказать, как обычно, архивные дела, определяя по заголовкам, что в тех или иных делах будет обнаружена искомая информация. В моем же случае в самых неожиданных местах, случайно, обнаруживались документы по моей проблематике. Поэтому выявление нужных мне документов сопровождалось немалыми сложностями. Так было и в архиве ФСБ, и в президентском архиве, и в бывшем центральном партийном архиве. В общем, шел сбор, как говорится, с бору по сосенке. Так что накапливался материал очень долго. Но самая главная трудность заключалась в том, чтобы анализировать этот материал. Не просто публиковать его навалом, а систематизировать в соответствии с пониманием особенностей советского государственного антисемитизма.

С.Р.: То есть учитывая подтекст этих документов?! Я не новичок в этой теме, потому очень многое в этом сборнике для меня не было неожиданным. Но многое произвело сильное впечатление. Особенно вот эта двусмысленность, о которой вы говорите, когда говорилось одно, думалось другое, делалось третье. Например, меня поразили документы, касающиеся еврейского театра в провинциальном украинском городе. Театр перестали финансировать, и актеры, чтобы сохранить театр, продолжали играть безо всякой зарплаты, оформляли себя как бы в отпуске без содержания, а на самом деле продолжали играть. И вот эта бесплатная работа им же ставилась в вину. Их обвинили в национализме за то, что они продолжают играть спектакли, не получая денег.

Другой документ, который меня поразил: Сталин уже умер, и какой-то человек пишет донос, что на похоронах Сталина будет играть оркестр, который целиком состоит из евреев; этого-де нельзя допустить, это будет подрыв советского строя. И к этому документу приложена официальная справка, что донос вполне серьезно рассматривали и выяснили, что на самом деле в этом оркестре евреев не так уж много, больше русских, и к тому же многие евреи скоро уйдут на пенсию, их заменят русскими, и тогда процент «лиц коренной национальности» возрастет. Это – поразительные документы. И я считаю, что их публикация вами дала огромной важности материал для размышлений, исследований и обобщений – и вами, и другими историками. Поэтому я считаю публикацию вашего сборника документов большим событием в истории и культуре России.

Кроме того, я хочу отметить очень умное составление сборника, изобретательное расположение материалов. Например, в самом конце сборника приводится письмо академика Гамалеи, которому, когда он писал Сталину, исполнилось девяносто лет. И этот девяностолетний ученый пишет Сталину протест против антисемитизма, от которого страдают его друзья, ученики, знакомые, – сам-то он украинец. В результате академик Гамалея к девяностолетию получает очень высокую награду, орден Ленина, но никакого ответа на свое письмо он так и не получил.

А что же вы сами как составитель сборника думаете о такого рода документах, опубликованных вами?

Г.К.: Я хотел показать проблему под различными ракурсами. Во-первых, в ракурсе власти, то есть – её слова, её отношение, её докладные записки, обзоры, протоколы допросов и другие документы, исходившие от власти. Во-вторых, в ракурсе общества – например, реакции тех, кто поддерживал антисемитизм, как в том документе про симфонический оркестр. Этот документ показывает также и отношение властей. Ведь этот бредовый документ рассматривали на самом высоком уровне, что, по-моему, является убедительным доказательством существования политики государственного антисемитизма. Суслов и другие руководители партии и правительства со всей серьёзностью рассуждали, сколько в оркестре евреев, какой процент от общего числа оркестрантов они составляют. И одновременно я опубликовал документы, говорящие о сопротивлении такой политике. Например, тот же Гамалея. Но была и масса других честных и порядочных людей. Читатель, слушая эти разные голоса, имеет возможность сам определить, имела ли место такая политика или же, как некоторые говорят до сих пор, все это выдумка злопыхателей и русофобов. В общем, я стремился к тому, чтобы документы говорили сами за себя.

С.Р.: И я считаю, что вы добились своей цели мастерски. Каждому внимательному читателю видно, как много мысли, души, знаний, таланта было вложено Вами в этот сборник документов.

XS
SM
MD
LG