Линки доступности

Джозеф Эпстин о снобах и снобизме


Я уже говорил о странном переосмыслении одного слова в современном русском языке – слова «сноб». К своему большому удивлению, я все чаще обнаруживаю, что «Он такой сноб!» произносится не с насмешкой, а с одобрением и восхищением, как будто бы «сноб» стало означать человека с развитым и взыскательным вкусом – в искусстве, литературе, еде и одежде. Тогда как от своего рождения в Англии начала XIX века слово «сноб» было презрительной характеристикой того, кто пытается имитировать эти качества, не имея на то оснований.

Что ж, в истории слов бывают такие семантические развороты на 180 градусов. Я где-то читал, что в древнерусском языке «синий» значило «красный». Но иногда закрадывается неприятное подозрение: а что, если никакого переосмысления не произошло? Что, если чванное, претенциозное поведение нравится само по себе?

В английском это слово никаких изменений не претерпело. Все по-прежнему знают, что быть снобом нехорошо, но снобизм и в Америке продолжает цвести пышным искусственным цветом. Об этом книга известного эссеиста Джозефа Эпстина «Снобизм: американский вариант» [Joseph Epstein Snobbery: The American Version, Boston, Houghton Miffin Co.].

Эпстин рассматривает проблему снобизма исторически. Традиционно в Америке рядом со словом «snob» стояло слово «WASP» («уосп»), аббревиатура доминирующей этнорелигиозной группы: White Anglo-Saxon Protestant, т. е. американцы, чьими предками были англичане, принадлежащие к англиканской церкви, которая в Америке называется епископальной. Примерно до середины прошлого века, если ты не был «уосп», у тебя, даже при наличии денег и природных дарований, были ограничены шансы попасть в элитную частную школу, в престижный университет, вроде Гарварда и Йеля, не говоря уж об элитном гольф-клубе. Далеко не все «уоспы» с гарвардским или йельским дипломом были действительно хорошо образованными людьми (пролоботрясничать четыре года можно и в престижном университете), да и богатыми были далеко не все из них, но претензия на особый статус, снобизм, была свойственна многим.

В 60-е годы с привилегированным положением «уоспов» в американской культуре было покончено. Началось массовое вторжение в некогда «уосповские» университеты, банки, фирмы, клубы, жилые кварталы американцев ирландского, итальянского, еврейского, славянского происхождения, афроамериканцев, выходцев из Азии и Латинской Америки. Расовый, этнический и религиозный эгалитаризм, казалось бы, должен был покончить со снобизмом, но, элегически замечает Эпстин, снобизм оказался свойством не одной определенной группы, а человеческой природы. Представителям всех рас и религий свойственно стремиться «забраться повыше и смотреть оттуда с чувством превосходства на остальных людей».

Быть снобом, объясняет Эпстин, не такая уж радость. Собственно говоря, снобизм – род невроза, сноба постоянно грызет беспокойство. Как прекрасно он ни разоденется, есть опасность, что его коллега на работе появится в более дорогом «пошитом на заказ английском костюме, при часах «Патек-Филипп», тонких, как лист бумаги, и в итальянских башмаках, пошитых, скажем, из крайней плоти норвежского горного козла». Американскому снобу необходима репутация гурмана, и он охотно и якобы со знанием дела говорит об изысканных блюдах в дорогих ресторанах. «Вкусная еда, – замечает по этому поводу Эпстин, – одна из великих радостей бытия. Но вот беда: с едой, так же, как и с сексом, чем больше болтаешь на эти темы, тем меньше получаешь удовольствия от еды и секса самих по себе».

Одна из главных забот американского сноба – постоянно давать понять, насколько он близок к знаменитостям. Эпстин вспоминает, что покойный Энди Уорхол, который с несравненным мастерством и даже артистизмом эксплуатировал американский снобизм, поговаривал, что собирается открыть бутик, в котором будет продаваться нижнее белье знаменитостей – стираное по 10 долларов за пару, а нестираное – по 25. «В наши дни цена выросла бы раз в десять, но соотношение – правильное», – говорит Эпстин.

Он справедливо отмечает, что, хотя механизм снобизма всегда один и тот же, внешние формы его проявления могут резко различаться. Так снобу-бизнесмену в 500-долларовой шелковой рубашке может быть совершенно непонятен снобизм аспиранта в грубом свитере и потертых вельветовых штанах, цитирующего Дерриду. В дни молодости Эпстина были политические снобы, выставлявшие напоказ увеличенную фотографию себя с рыцарем «холодной войны» сенатором Голдуотером, а были снобы, презиравшие низколобых сталинистов. Престижным и высоколобым у них считалось быть троцкистом.

«Сноб, – пишет Эпстин, – рассчитывает затесаться в компанию тех, кого он считает самыми элегантными, модными, интересными людьми… людьми с собственным стилем». А что, если способный сноб научится вести себя и говорить в точности как люди, обладающие собственным стилем? Не перестанет ли он тогда быть снобом? Не станет ли одним из них? Нет, говорит Эпстийн, потому что за подлинным стилем всегда кроется нечто более основательное – талант и труд. И он в качестве примера элегантных, интересных, стильных личностей приводит актеров Одри Хепберн и Марчелло Мастроянни, хореографа Джорджа Баланчина, писателей Владимира Набокова и Эдмунда Уилсона. (Правда, про последнего добавляет: «Когда бывал трезвым»).

XS
SM
MD
LG