После трагедии в Беслане прошло немногим более года. Какие уроки извлекло российское руководство из того, что произошло в небольшом городе северной Осетии? Эту тему «Голос Америки» обсуждает с экспертом московского центра Карнеги Николаем Петровым.
Люсьен Фикс:
Доктор Петров, знаменательные вехи в истории России – первая и вторая чеченские войны, Дубровка, Буденовск, Беслан… Какие уроки извлекло российское руководство из этих трагических событий?
Николай Петров:
Через год с лишним после Беслана трудно сказать, какие уроки были извлечены из происшедшего, в первую очередь потому, что результаты начатых под давлением общественности парламентских расследований, как на уровне федерального парламента, так и на уровне Северо-Осетинского парламента, до сих пор не были полностью обнародованы. Но, судя по тому, что происходит, в первую очередь, в правоохранительных органах, уроки Беслана в должной степени не извлечены. Мне кажется, что главным уроком было то, что те самые знаменитые вертикали, которые были построены за последние годы – в первую очередь, в правоохранительных органах, оказались неэффективными в ситуации, когда боевики принимали решения, и надо было быстро на них реагировать. В соответствии с этой вертикальной конструкцией сигнал должен был идти оттуда, потому что никто на уровне Беслана, даже, несмотря на присутствие там высокого начальства, не мог принимать окончательные решения. Сигналы шли в Москву и возвращались, и поэтому федеральные силы изначально проигрывали в силу очень низкой маневренности. Второе – это то, что при сильных вертикалях это отсутствие горизонтали, то есть, отсутствие должной координации действий силовых структур, тоже приводило к крайней неэффективности их действий.
Л.Ф.:
Чем вы объясняете неэффективность действий – простой бюрократией или закостенелостью созданной системы?
Н.П.:
Мне кажется, что Беслан, при всей трагичности событий, можно поставить в достаточно длинный ряд политических и экономических кризисов, через которые прошла страна с переизбрания Владимира Путина на второй срок. Мне кажется, что весь ряд этих кризисов – а это кризисы, связанные с действиями боевиков в Назрани, в Грозном, а теперь и в Нальчике – это кризисы, связанные с неэффективным вмешательством в выборы в соседних государствах, это и кризисы, возникшие на пустом месте, скажем, банковский кризис лета прошлого года… Мне кажется, что все это однозначно свидетельствует о системных недостатках, о том, что та система, которая сконструирована, она сама продуцирует эти кризисы. Проблема не в том, что умные или глупые люди принимают решения, а в том, что самые умные люди встроены в такую систему, которая неизбежно продуцирует ошибки.
Л.Ф.:
Но бюрократия это не какое-то амебное существо, это какие-то люди, которые принимают решения. Взять хотя бы два примера. Направлявшихся в Беслан корреспондента радиостанций «Свобода/Свободная Европа» Андрея Бабицкого арестовали, а обозревателя «Новой газеты» Анну Политковскую отравили. Ведь кто-то знал, что там происходит, и не хотел, чтобы эти события освещались независимой прессой.
Н.П.:
Если говорить об извлекаемых уроках, то, в первую очередь, тот главный урок, который был извлечен Кремлем из первой чеченской войны, это жестко дозировать и контролировать информацию, не пускать тех журналистов, которые не контролируются жестко, и держать руку на информационном потоке. Вторая чеченская война очень сильно отличается от первой. Беда в том, что это некий урок, который помогает обеспечивать некоторое виртуальное спокойствие, но это не то, что может дать реальное разрешение ситуации. Таким образом, уроки, которые могли бы привести к эффективной стратегии в отношении Чечни и всего Северного Кавказа, как мне кажется, они до сих пор не извлечены. В том числе и потому, что никаких серьезных широких публичных обсуждений не было. Каждый раз, говоря об уроках Беслана, мы должны иметь в виду, что эти уроки формально должны извлекать те самые структуры, которые допустили серьезные просчеты и очень серьезные ошибки.
Л.Ф.:
Доктор Петров, как вам видится дальнейшее развитие событий на Северном Кавказе, в целом?
Н.П.:
Мне кажется, что проблемы, с которыми Россия сталкивается в этом регионе, исключительно серьезны и, может быть, даже недооценены, несмотря на то, что сейчас очень много идет обсуждений по этому поводу. Кроме того, эти проблемы ужасно запущены. То, что сейчас происходит на Северном Кавказе, это результат того, что очень многие проблемы многие годы не разрешались, а консервировались. К сожалению, это продолжается и до сих пор. Вместо того чтобы попытаться каким-то образом реализовывать серьезную стратегию – а для этого ее надо, в первую очередь, разработать – до сих пор и, в первую очередь, из-за политических причин: это приближающиеся выборы, это необходимость для тех людей, которые отвечают за Кавказ, думать о своей карьере, и так далее – в силу разных причин эти проблемы, повторяю, не решались долгие годы. Сейчас, к сожалению, ситуация такова, что неизвестно, какой самый незначительный шаг может вызвать лавину потенциально опасную и не только для отдельного региона, а для всего Северного Кавказа. Важно подчеркнуть еще и то, что этот взрыв мог произойти еще раньше, если бы Россия не имела замечательную возможность вкладывать колоссальные ресурсы в этот регион. Вся система и все коррумпированные режимы таковы, что любые усилия оказываются очень неэффективными. Но в силу финансового благополучия из-за растущих цен на нефть, режим каким-то образом мог бы контролировать ситуацию, вкладывая все больше и больше денег. В этом отношении надо понимать, что прекращение роста цен на нефть чревато нестабильностью, в первую очередь, положения на Северном Кавказе, потому что нельзя будет все новыми и новыми деньгами затыкать дыры и покрывать те несовершенства системы – систему управления и бедственное социально-экономическое положение в регионе, о котором мы с вами говорим.
Л.Ф.:
После событий в Беслане прошло немногим более года. Как вам представляется политическое развитие событий в России через призму Нальчика?
Н.П.:
Мне кажется, что Беслан сыграл очень серьезную роль в качестве поворотного пункта. Я вижу основные закономерности политического развития событий следующим образом: до Беслана и выборов – парламентских и президентских, стало понятно, что та политическая конструкция, которую некоторые предпочитают называть «управляемой демократией» (в данном случае не важен термин), не эффективна. Я вижу ее неэффективность в том, что она позволяет получать на выборах те результаты, которые нужны Кремлю. Она неэффективна и в другом, а именно, в сохранении какого-то демократического декорума, потому что это естественный результат первого. То есть, люди, которые знают, что результаты выборов предрешены, они, либо не идут голосовать, либо голосуют против всех, тем самым демонстрируя свое несогласие с ситуацией. Было понятно, что эту систему нужно было каким-то образом менять. И здесь было два варианта – либо добавлять демократию, либо добавлять управляемость. И хотя оба варианта обсуждались достаточно долго, Беслан послужил тем толчком, после которого было принято российским руководством решение усилить элемент управления. К сожалению, Россия настолько сложная и настолько многообразная страна, что любая попытка централизованно ею управлять чревата, с одной стороны, усилением черт полицейского государства, с другой стороны – колоссальной неэффективностью, потому что, по определению, те решения, которые принимаются в Москве для всех 88 регионов, оказываются, может быть, даже и хорошими в каких-то случаях, но абсолютно не работающими в других случаях. И вот именно после Беслана, когда был обнародован пакет политических реформ, в которые вошли реформа избирательного законодательства, изменения системы формирования Государственной думы, отказ от прямого избрания губернаторов, мне кажется, что это было ошибкой. Это стало особенно очевидно после украинских президентских выборов, которые, кстати, и продемонстрировали, что чрезмерно контролируемая, чрезмерно зарегулированная избирательная система ведет к возможности взрыва. Еще более очевидным это стало после января-февраля этого года, когда реакция на неудачную реформу монетизации вызвала бурю протестов в разных регионах. На мой взгляд, тогда Кремлю надо было понять, что предлагаемые меры контрпродуктивны, чреваты социальным взрывом, полной потерей управляемости, и что следует от них отказаться. К сожалению, этого не было сделано, и, на мой взгляд, это тоже свидетельствует о том, насколько неэффективна, насколько неспособна реагировать на меняющуюся ситуацию та политическая система, которая была построена. Сейчас мы живем в новых условиях. Через год с небольшим после трагедии в Беслане мы видим, что, с одной стороны, в отношении к терроризму ничего не изменилось. Есть разные точки зрения на то, что произошло в Нальчике. Кто-то говорит, что это первая цветная революция в российских регионах. Понятно, что это не похоже, или, не совсем похоже на то, что было в прошлом году в Назрани, но понятно и то, что система не стала более эффективной в отношении того, что она называла в качестве своего главного врага – в отношении терроризма. А в отношении политической ситуации система стала намного хуже и, в первую очередь, потому, что вместе с выборами губернаторов ушла отчетность, ушла подконтрольность, ушла прозрачность. Как бы плохи они ни были, они играли очень важную роль в стимулировании политического развития и делали власти, хотя бы иногда, подотчетными и подконтрольными населению.
