«Джаз - это единственный вид искусства, изначально созданный американцами, он остается неистребимой формой выражения нашего национального гения, он будет жить…» Сама эта восторженная рулада звучит, как самозабвенная импровизация трубача. Кажется, что Джеффри Уорд, автор книги «Джаз: история американской музыки» [Geoffrey Ward Jazz: A History of America's Music, Knopf], закрыл глаза и заливается, забыв о том, что происходит вокруг. А между тем сам Уорд, начав свою историю с рубежа XIX-го и XX-го веков, заканчивает ее в 1960-е годы.
А что ему еще остается делать? Искусство джаза выдвинуло своих первых звезд и распространилось по всему миру в двадцатые, полностью завладело массами с соответствующим коммерческим процветанием в тридцатые, достигло высокой, не всем доступной утонченности в годы после Второй мировой войны, а затем, под натиском попсы и рок-н-ролла, очень быстро было отодвинуто куда-то на задворки музыкальной культуры - в элитные клубы, в ночные программы небольших радиостанций, в книги историков.
Я принадлежу к русскому поколению, которое можно было назвать «поколением джаза». Сам я музыкально бездарен, хотя очень люблю джаз, но почти все мои друзья, в том числе Иосиф Бродский, были глубокими знатоками джаза, а талантливый питерский писатель Сергей Вольф был и талантливым джазовым импровизатором. Когда иные из нас в середине семидесятых годов оказались в Америке, мы обнаружили, что наши американские сверстники в большинстве своем к джазу относятся насмешливо-равнодушно как к чему-то допотопному, из юности пап и мам. А уж для нынешней молодежи это и вовсе незнакомая давняя история.
Правда, в последнее десятилетие положение стало меняться. Я бы сравнил его с положением в современной американской поэзии, которую тоже объявляли потерянной для масс, обреченной на прозябание в малотиражных интеллигентских журнальчиках. Наметившийся в стране поэтический ренессанс связан не с появлением нескольких гениальных поэтов или оригинальной группы, вроде поэтов-битников в пятидесятые годы, а с массовым, широкомасштабным распространением интереса к серьезному поэтическому творчеству (кстати сказать, нечто подобное происходит и в России). То же и с джазом. Говоря попросту, его становится больше - в клубах, на радио и телевидении, в музыкальных магазинах. Вот и мой 13-летний внук переключился с классического фортепиано на джазовое.
Я думаю, что возрождение поэзии и джаза связано напрямую с повышением образованности населения. Хотя и люди с университетскими дипломами нередко страдают эстетической глухотой, но все же среди них больше тех, кто нуждается в более сложных формах словесного и музыкального самовыражения, потому что выражению подлежат мысли и чувства иного порядка, чем те, что могут быть выражены средствами «хард-рока». Это особенно очевидно в кино. Романтическая драма («Касабланка») и интеллектуальная комедия (фильмы Вуди Аллена) неотделимы от джаза, а рок и попса сопровождают «Терминатора» или «Брат-2» с кретиноватым героем, чей лексикон на 50% состоит из слова «кирдык».
Уорд хорошо справился с нелегкой задачей рассказать историю классического американского джаза для нового поколения. Он принял правильные стратегические решения. Во-первых, история джаза по Уорду неотделима от политической истории страны, в первую очередь от истории расовых отношений, борьбы за гражданские права. Во-вторых, из огромной толпы ярких джазовых индивидуальностей Уорд безошибочно выбрал две фигуры и поместил их в центр своего повествования. Это Луис Армстронг и Дюк Эллингтон.
Армстронг - из тех чистых гениев, которые посылаются человечеству не чаще чем раз в столетие. Это Моцарт и Пушкин джаза. Его бесконечно изобретательные соло в сочетании с безупречным чувством музыкального целого задали изначальную парадигматику джаза как искусства строгой формы, которая включает в себя элементы свободной импровизации. Эллингтон, сам великолепный композитор и солист, в качестве дирижера и аранжировщика установил формы музыкальной синергетики индивидуального голоса солиста и большого ансамбля. Так или иначе, творчество всех мастеров и всех ансамблей можно оценить сопоставлением с творчеством Армстронга и Эллингтона.
Уорд показывает, как джаз помог Америке справиться с идиотизмом расистских предрассудков и бесчеловечной политикой расовой сегрегации. Когда-то в детстве мне попался номер журнала «Америка» с фотографией: белая женщина в очках играет на кларнете перед ширмой, за ширмой сидит Дюк Эллингтон. Подпись объясняла, что вот так Эллингтон прослушивает музыкантов, желающих поступить в его оркестр, - только слушая, как они играют, отказываясь знать их пол, возраст, цвет кожи. Мне кажется, что из этого фотоснимка я узнал больше о природе человечности и природе искусства, чем из многих потом книг, лекций и проповедей.
При этом Уорд исподволь разоблачает популярный миф о том, что джаз - это исконная «африканская» музыка. Собственно говоря, джаз зародился среди креолов, т. е. смешанного, черно-белого происхождения жителей Нового Орлеана. И, хотя музыковеды прослеживают африканские истоки некоторых элементов джаза, но большинство «цветных» (как тогда говорили) жителей Нового Орлеана попали туда не прямо из Африки, а уже как потомки «цветного» населения Карибских островов, и испанский, латинский элемент в их музыкальной культуре был изначально значителен. Наконец, Новый Орлеан, родина джаза, был еще в XIX веке городом с богатейшими европейскими музыкальными традициями - два постоянных оперных театра, много симфонических и духовых оркестров…
Можно сказать, что так же, как Америку называют «плавильным котлом» народов, в джазе сплавились в нечто единое разнородные музыкальные традиции. Результат получился вполне диалектический - качественно новая, приниципиально отличная от своих предков музыка.
В эти дни, как ни включишь телевизор, на экране полупотопленный Новый Орлеан. Среди тех немногих новоорлеанцев, которые попадаются объективу телекамеры, - обязательно один-два музыканта. Кажется, что новая Атлантида всплывает вместе с соло саксофона или тромбона.
