В связи с годовщиной трагедии в Беслане «Голос Америки» взял интервью у сотрудника американской исследовательской организации «Совет по международным отношениям» Алекса Энгерта:
Марк Белл:
Прошел год, но картина событий в Беслане в те три роковых сентябрьских дня до сих пор неясна. Более того, многие в Северной Осетии и остальной России сомневаются, что когда-нибудь удастся добиться точной информации обо всем происшедшем.
Алекс Энгерт:
Мне кажется, очень важно узнать, что именно произошло и в какой последовательности. В противном случае невозможно будет предотвратить повторения бесланской трагедии в другом месте.
М.Б:
Безусловно, от повторения этой трагедии никто не застрахован. Как вам представляется – пойдут ли федеральные власти, в конечном счете, на то, чтобы раскрыть детали штурма школы № 1 в Беслане, где находились свыше тысячи заложников? А именно – кто именно отдавал приказы? Какая была главная установка – на спасение людей или уничтожение террористов? Участвовала ли тяжелая техника, стреляли ли по школе танки и зажигательные «шмели»?
А.Э.:
Я надеюсь, что все это будет известно. После беседы в Кремле с делегацией матерей Беслана президент Путин признал, что он не знал всех деталей событий у школы, и что эта трагедия показала неспособность государства обеспечить полную защиту своего населения, своих граждан от терроризма. Думаю, что после того, как он это признал, произойдут изменения в освещении бесланских событий.
М.Б.:
Но ни комиссия Госдумы по Беслану, ни комиссия, созданная парламентом Северной Осетии, до сих пор не опубликовали своих выводов. Прошел целый год. Члены комиссии говорят, что пересмотрели тысячи документов. Тем не менее, все хранят молчание и, самое главное, никаких выводов не сделано. Чем это можно объяснить?
А.Э.:
Нельзя исключить, что властные структуры считают, что если ничего не оглашать, если спускать дело на тормозах, люди постепенно забудут о случившемся. Мне это представляется маловероятным. Как можно рассчитывать, что такая трагедия забудется!? Матери из Беслана не желали идти на компромисс, они требовали и требовали встречи с Путиным и, наконец-то, этого добились. Думаю, то же следует делать российской общественность – требовать и требовать от государства, от должностных лиц исполнения служебных обязанностей, то есть – обеспечения безопасности, информации и всего остального. И раньше или позже государство уступит.
М.Б.:
Беслан, безусловно, следует рассматривать в общем контексте ситуации на Северном Кавказе. Президент Путин сказал бесланским матерям, что никакой войны в Чечне нет, что там идут лишь контртеррористические операции. Следует ли из этого, что Кремль не хочет решать чеченскую проблему на политическом поле?
А.Э.:
Это очень тяжелая проблема, которую нам в Америке трудно уяснить. У нас такой проблемы нет. Но если бы она была, мы бы нашли способ ее решить.
М.Б.:
Военным путем?
А.Э.:
Как правило, военный путь – не наш способ. Как правило, мы сначала ведем переговоры. Принимаем экономические инициативы. Ищем посредников. Война – это всегда крайнее средство.
М.Б.:
Что могут сделать Соединенные Штаты для урегулирования чеченской проблемы и помощи Беслану?
А.Э.:
Возможности Америки тут ограничены. Я считаю, что в данном случае весьма важны личные отношения между президентами Путиным и Бушем, а также – между российской и американской администрациями. Соединенные Штаты своим примером могут показать России, что, если выборные или должностные лица не откликаются на просьбы и требования граждан, они теряют свою работу. Кроме того, Буш имеет возможность в доверительном порядке высказать Путину свою точку зрению на происходящее вокруг Чечни.
