Четырнадцать лет назад в Москве произошла попытка государственного переворота. Часть коммунистического руководства, настроенная против политики гласности, перестройки и других реформ, объявила о захвате власти. Президент СССР Михаил Горбачев, находившийся на отдыхе в Крыму, фактически оказался под домашним арестом. На московские улицы были выведены войска. Путч, однако, провалился уже через три дня.
По просьбе Русской службы «Голоса Америки» известная правозащитница, вдова академика Сахарова Елена Георгиевна Боннэр комментирует событий четырнадцатилетней давности, активной участницей которых она была.
Семен Резник: Скажите, пожалуйста, где вы находились в те дни?
Елена Боннер: По телевизору сообщили о ГКЧП и час за часом стали показывать балет «Лебединое озеро». Это было ранним утром, и я была дома в Москве. Я пробыла дома почти весь день 19 августа, потому что я собирала по телефону всех друзей и отправляла их сначала к Моссовету, а потом к Белому Дому. Сама я передвигаться не очень-то могла – и по возрасту, и по своим физическим возможностям. А потом довольно быстро – где-то в районе трех часов дня – мне позвонили из «Московских новостей», чтобы я написала воззвание к солдатам. И одно из первых сообщений о ГКЧП и призыв к российской армии, которую уже ввели в Москву, – это было мое обращение в «Московских новостях», которое появилось в пять часов того же дня.
Окончив воззвание, я поехала к Белому Дому, потом вернулась назад. Начиная с двенадцати часов дня, мне звонили корреспонденты абсолютно со всего мира – от Японии до Англии. И надо сказать, что я была в каком-то стандартно солдатском состоянии, памятном мне со времен моего участия во Второй Мировой Войны, и говорила «Наше дело правое. Враг будет разбит. Победа будет за нами», а про себя думала: «Что же это я говорю? Я же повторяю Иосифа Виссарионовича Сталина!».
С.Р.: Когда вы говорили «Победа будет за нами», вы действительно верили, что путч провалится?
Е.Б.: Да, да! Помимо звонков журналистов из всех стран, были еще и звонки обыкновенных людей – знакомых, или тех, которым как-то случайно попал мой телефон. И все спрашивали: что надо делать?
Вообще-то надо сказать, что по прошествии стольких лет конечно, многое переоценивается. Но в моем выступлении двадцатого числа с балкона Белого Дома я говорила: «Мы защищаем не Горбачева. Мы защищаем Конституцию. Так или иначе он президент по нашему выбору, и мы, а не какой-то ГКЧП, должны решать его судьбу – быть ему президентом или не быть. Быть стране такой, какая она есть на август 1991 года, или нет». Понимаете?
С.Р.: Естественно. Это я вполне понимаю. Но я не понимаю, почему ГКЧП ничего не сделал с вами. Вы входили в число самых известных людей, которых этот ГКЧП должен был попытаться с самого начала обезвредить. Хотя бы телефон ваш отключить. Почему всего этого не было сделано?
Е.Б.: Я не знаю. Это была у них растерянность какая-то. Телефон не был отключен. Все эти дни я почти круглосуточно говорила со всем миром. Они в ГКЧП работали непрофессионально, и это нам, конечно, помогло. Но в какой-то момент, особенно ночью с двадцатого на двадцать первое, было действительно страшно. Помните, когда ожидался штурм Белого Дома, десант? У меня дочь была там все трое суток подряд. И там были все мои друзья. А я моталась туда-сюда.
С.Р.: Должен вам сказать, что как человек, занимающийся историей, я ожидал, что этот ГКЧП победит. Мне трудно было представить себе, что они настолько неподготовлены. Но я так считал до тех пор, пока я не увидел по телевидению Янаева – как он выступал и как у него тряслись руки…
Е.Б.: С перепою.
С.Р.: Да, с перепою. И с перепугу, наверно.
Е.Б.: Но вообще-то я уверена, что и ГКЧП, и многое другое неблагоприятное для страны, было спровоцировано нерешительностью Горбачева. Личность Горбачева противоречива и в какой-то мере трагична – потому что, зачиная перестройку, он плохо знал, чего он хочет. И, кроме того, он никак не мог отрешиться от своего прошлого.
С.Р.: Елена Георгиевна, ведь решающую роль в том, что ГКЧП провалился, сыграл тогда Борис Николаевич Ельцин. Как вы оцениваете его?
Е.Б.: Да, Борис Николаевич – человек решительный, в отличие от Горбачева. Импульсивный. И непоследовательный. Все это в нем есть. И, конечно, его обкомовское прошлое над ним тоже довлело, как прошлое довлело над Горбачевым. Но мне кажется, – и я написала об этом в «Огоньке», – что тогда все они – и Хасбулатов тоже – вели себя блистательно. Но уже с расстояния лет, которые прошли с августа 1991-го… сейчас не знаю.
С.Р.: А не кажется ли вам, что одна из главных причин, по которой все потом пошло наперекосяк, состояла в том, что требование, которое выражалось правозащитниками (и, кажется, вами) – запретить коммунистическую партию, признать ее преступной организацией – не прошло, а Ельцин не настоял на этом?
Е.Б.: Да, я думаю, что вина Ельцина в том, что суд над КПСС вроде бы состоялся, а вот результата от суда не было. Я вовсе тогда не стремилась, и сейчас продолжаю так думать, что нам вовсе не нужно было судебное решение, лишающее людей свободы. Этого точно не надо было. Но осуждение нравственное было необходимо. И запрет КПСС.
С.Р.: Но этого не было сделано – потому что стали делить собственность. И стало не до этого.
Е.Б.: Да, другим увлеклись.
С.Р.: Спасибо вам, Елена Георгиевна, за ваш рассказ.
Е.Б.: Спасибо вам.
