Есть такой психологический тест: вам говорят какое-то слово – и вы не задумываясь должны сказать другое по свободной ассоциации. Что такими тестами доказывается – я, честно говоря, не знаю, но знаю, что любой выросший в Советском Союзе человек, вроде меня, если ему скажут: «Маркс», – выпалит в ответ: «Энгельс».
А вот с американцами было бы по-другому. Большинство в ответ на «Маркс» сказало бы «Братья», – имея в виду тройку гениальных клоунов братьев Маркс.
Более образованное меньшинство на тот же призыв откликнется по-другому. «Маркс!» – «Фрейд!». Так учат в колледжах: Маркс и Фрейд. Великие люди позапрошлого века. Во многом, почти во всем, они ошибались, но кое-что…
В коммунистической квазирелигии нет бога, кроме материи, и Карл Маркс – пророк ее. Маркс – начало того пути, в конце которого сияет царство божье на земле: коммунистическое общество. При более трезвом подходе Маркс – не начало, а конец пути. Он завершает почти трехсотлетнюю эпоху просвещения, главным устремлением которой было создать универсальную систему знания, такую, которая объясняла бы все на свете. На этом пути Марксу предшествовали и немецкие философы романтического периода, прежде всего Гегель, и французские энциклопедисты. Другой завершитель той же традиции – Фрейд. После Маркса и Фрейда сколько-нибудь успешных попыток создать «великое, всепобеждающее учение» не было. И тот и другой оказали колоссальное влияние на культурную и общественную жизнь планеты, в особенности западного полушария. Отчасти и продолжают оказывать.
Не раз делались попытки – от Троцкого до наших дней – объединить марксизм с фрейдизмом, чтобы создать нечто совсем уж сверхпобеждающее, но к началу нынешнего столетия оба величественных проекта пришли полуразвалившимися. Развалил их тот самый критерий практики, который так чтил Карл Маркс. Речь идет уже не о том, как бы подремонтировать марксизм и фрейдизм, а о том, что в них еще годится на запчасти.
Жизнеописание Маркса, созданное Френсисом Уином [Francis Wheen Karl Marx: A Life, W.W. Norton], хорошо тем, что оно деидеологизировано. Автор не марксист и не антимарксист, он писатель-историк, старающийся честно нарисовать портрет своего героя на документальной основе. Вот какие выводы относительно наследия Маркса делает Френсис Уин.
Первое. Основа экономической теории Маркса – теория прибавочной стоимости. Согласно ей, капиталисты грабят рабочих, присваивая часть стоимости рабочего труда. Несостоятельность этой теории была ясна уже современникам Маркса (не потому ли он так и не закончил свой «Капитал»?). Она не учитывала труда предпринимателя как организатора производства, как продавца продуктов, и не учитывала его роли как собственника, рискующего капиталом. Что не менее важно, она не учитывала и чисто рыночных сил – спроса на продукты того или иного труда.
Но вот то, что Маркс называл «товарным фетишизмом», превращение труда в товар, который продается и обменивается на другие товары, оказалось экономической реальностью не только капиталистического, но и социалистического общества. Ни там, ни там сталелитейщики не кушают сталь. Они получают за ее производство деньги, на которые покупают хлеб и масло.
Соответственно сохраняет актуальность и теория отчуждения, согласно которой труженик «отчужден» от того, что он произвел своим трудом, не имеет возможности управлять результатами своего труда. Эта проблема актуальна и в постиндустриальном обществе, которому грозит не дефицит продуктов, а избыточное потребление, «консумеризм», и связанные с ним социальные, психологические и экологические неприятности. Существует даже такая точка зрения, что современные электронные технологии помогают преодолевать отчуждение, создают виртуальные коммуны, более эффективные, чем социалистическое общество, предсказанное Марксом.
Второе. Марксова теория классовой борьбы, согласно которой капитализм неизбежно создает свою собственную погибель в лице пролетариата, нищего рабочего класса, оказалась полностью несостоятельной. Напротив, не при советском социализме, а на капиталистическом Западе сгладились различия между классами. Рабочие живут зажиточно, имеют политическое влияние и заинтересованы в упрочении рыночной экономики. Собственно говоря, и это было наглядно продемонстрировано уже при жизни Маркса в Англии на примере упадка чартизма в середине XIX века, но догматики в упор не видят того, что противоречит их догме.
Третье. Хотя насчет неизбежной гибели капиталистического общества Маркс лажанулся, но он проницательно доказал неизбежность регулярных кризисов в капиталистической экономике.
Четвертое. Это насчет бытия и сознания – что чего определяет. Тут, пожалуй, единого мнения быть не может. Но чем определялось сознание Маркса, я из книги Френсиса Уина вычитал. Усидчивый автор «Капитала», оказывается, всю жизнь страдал от чирьев на седалище.
Еще мне запомнилось начало первого перевода «Коммунистического манифеста» на английский. Мы все знаем это начало в русском варианте: «Призрак бродит по Европе…» Если перевести старый английский вариант на русский, то получается примерно так: «Кикимора крадется по Европе…»
Сперва я посмеялся, а потом подумал: «А в этом что-то есть!»
