Макс Покровский: «У украинцев сейчас хватает величины души принять песню на русском языке»

Корреспондент «Голоса Америки» Ольга Терекин поговорила с солистом «Ногу Свело» о войне, музыке, Украине и ответственности.

Ольга Терекин: Скажи, пожалуйста: первая реакция, когда ты узнал о войне? Первые мысли, чувства.

Макс Покровский: Ну, наверное, никто не был удивлен, потому что все к этому шло. И понятно, что, когда это грянуло, ну… это грянуло. Когда ты готовишься принять какое-то плохое известие, когда ты его ждешь..., понимаешь? То есть, когда оно уже пришло – все, ты уже перешел в другое состояние. Вот этот переход – он очень страшен. Переход внутри себя, когда ты ждешь и когда это происходит.

О.Т.: Спонтанно ли появлялись сейчас антивоенные песни, или ты поставил перед собой задачу вступить в войну с тем оружием, которое у тебя есть, с музыкой?

М.П.: Очень хороший вопрос. Это, как есть в технике понятие «последовательно-параллельный», или, наверное, в психологии могло бы быть понятие «субъективно-объективный», так и это: «спонтанно-спланированный». Это нельзя назвать спонтанным, потому что, действительно, в моих руках есть инструмент. Я музыкант, я умею писать музыку, я умею писать тексты. Само решение написать первую песню «Нам не нужна война» пришло спонтанно, потому что я подумал: ой, а не написать ли песню. Мы были на пляже, на Ямайке, нам не сообщали российские власти, когда они начнут войну. Поэтому мы просто проводили время так, как мы его запланировали. И вот, лежа на этом уже неприятном мне пляже и греясь на негреющем меня солнце, я почему-то подумал: а не написать ли мне песню? Иногда такие мысли бывают ошарашивающими, хотя они касаются собственной профессии. Ну а потом как-то пошло-поехало.

Но и тут какой-то уже набирается, что называется, ритм, как бы это вообще страшно ни звучало. Но, наверное, это звучит не так страшно и не так безнадежно серо в контексте понимания того, что, действительно, в наших руках есть инструмент. В наших – я имею в виду музыкантов. И музыканты не должны молчать. Поэтому говорить, и говорить периодически, я думаю, нужно. Я не думаю, что нужно написать 100 песен, но, как бы странно это ни звучало, опять же – одной песней ты не пробьешь. Важен фактор постоянства, когда от тебя периодически исходят слова в виде песен. Я сам этому удивлен, но он важен. То есть, ты пишешь песни. За одной следует вторая, за второй следует третья.

Третья, в данном случае «Поколение Z», была сверхуспешная. Мы опять вкладываем новые понятия в старые слова: «сверхуспешная». Мы не хотим такого успеха, мы не ожидали такого успеха, но техническая, так скажем, формальная составляющая заключается в том, что сейчас группу «Ногу свело!» именно после песни и клипа «Поколение Z» видят и слышат по-другому.

О.Т.: Как придумали прием наложения бот-комментариев на видео?

М.П.: Прием наложения бот-комментариев на видео «Поколение Z»? Это не только боты. Прежде всего, это реальные люди. Нам эти комментарии присылают! И, поскольку сейчас все негативно – такое вот заполнение негативом до конца – это в том или ином смысле очевидно. Это видео, «Поколение Z» – Танина абсолютно заслуга. Таня Покровская, которая выступает как отдельный – но не отдельный от меня! – абсолютно самодостаточный персонаж. На этапе обсуждения видео мы поговорили и пришли к этому вместе. По-моему, это как-то трогает.

О.Т.: А в основном от кого были комментарии, от русских?

М. П.: Тут нужно отдать долг справедливости. На «Поколение Z» нереальное количество положительной реакции – и от русских, и от украинцев. То есть эта песня уж точно пробила супер-брешь. Она сейчас очень популярна в Украине. А что касается русских, то, может быть, мы действительно, я не хочу употреблять слово «растили» ... Мы растим свою аудиторию, она нас тоже растит, я имею в виду, по крайней мере, мы как-то создавали некий свой мир. И наша аудитория – и не только наша, потому что пришли новые люди, которые чувствовали себя одинокими – все эти люди признавались в комментариях, что эта песня немножко их привела в порядок, что они не одни, что они не сошли с ума. Потому что иногда люди замыкаются в своем кругу общения, в своем населенном пункте, где немного тех, кто их понимает, кто с ними на одной волне. Вот поэтому очень много хороших комментариев. Это очень важно для нас – для того, чтобы сделать следующий шаг в осознании своей роли в этой ситуации.

Мы поняли, что наша роль – это вкладывать свои пять копеек в цементирование той, пусть маленькой, но всё-таки достойной внимания части общества, к которой и мы имеем честь себя относить. Той части общества, которая ищет контакта, взаимопонимания, ищет какого-то соприкосновения и оправдания своему существованию... Неправильное слово «оправдание» – подтверждения вообще самого факта бытия, своего существования и необходимости продолжать жить, то есть, не ставить на себе крест. В данном случае не важен количественный коэффициент – важно не количество этих людей, а их качество. Но количество, помноженное на качество, дает какую-то умозрительную цифру, которая дает нам право говорить самим себе: мы есть.

Мы должны продолжить существовать, мы должны продолжить держаться вместе. Мы должны прилагать все усилия для сохранения нашего вида, нашей формы жизни. Эта форма жизни есть.

О.Т.: Правда, что ты на 50% украинец по маме? Имеет ли какое-то значение это сейчас для тебя? И, если можешь, расскажи про родителей.

М.П.: Ну, генетический тест мне надо пройти, потому что мои многие украинцы... у них еврейская внешность. Но, как мы ни крутили, как мы ни вертели, они вроде как проходят, как украинцы. Поэтому, даже не имея генетического теста, я могу сказать, что я на 50% украинец, на 25% русский и на 25% еврей. Еврейско-русские проценты мне пришли от папочки, который уроженец Москвы и россиянин, а 50 процентов украинских пришло от мамочки, которая уроженка Днепропетровска. Почему-то сейчас этот город называют просто Днепр. Его всегда называли Днепр коротко, даже в период моего детства, моей юности. Но сейчас его постоянно называют Днепр.

Имеет ли для меня это сейчас какое-то новое и другое значение? То, что Украина — это моя вторая родина, в самом прекрасном смысле слова? Нет. Никакого значения это не имеет, потому что она не стала для меня более или менее важной.

Родину моей мамы сейчас бомбят. Вот это для меня имеет очень большое значение. И это, конечно, то, что имеет отношение ко мне больше, чем к тому, в чьих жилах нет никаких процентов украинской крови. С другой стороны, если честно, я не хочу придавать этому какое-то сверхзначение. [Происходящее в Украине имеет значение] для любого человека, в душе которого есть сострадание и в душе которого, наверное, нашел свое место Господь Бог.

Я не хочу особо сейчас на эту тему разглагольствовать, потому что у меня нет достаточного количества понимания и знания этих своих «субстанций»... Но, тем не менее, те, кому сейчас не все равно, они, наверное, тоже в той или иной степени украинцы.

О.Т.: Как ты представляешь свою карьеру на российской сцене после этих антивоенных клипов?

М.П.: Я российской сцены маму ***. Я не хочу ничего себе представлять. Это пусть российская сцена представит и извернет язык такой спиралью, который лизнёт меня с тех сторон, что я задумаюсь о возвращении на нее. Данные слова – не вырезайте их, пожалуйста, из интервью – никоим образом не могут касаться той аудитории, той близкой части аудитории, благодаря которой мы можем еще существовать. Благодаря участию, реакции тех людей, которые участвуют, реагируют, мы понимаем, что мы не зря существуем. Есть такое выражение, когда мне кто-то не нравится, я им говорю, даже мысленно говорю: «Послушай, твое существование на этом свете – плод твоего же собственного заблуждения». Вот. То есть, нам соприкосновение с нашей аудиторией дает возможность сделать вывод, что мы не плод нашего же собственного больного воображения или заблуждения.

Возвращаясь к [российской] сцене. Эта сцена сейчас так себя запятнала, что какие-то мои представления... У нас есть в семье представления о том, как мы выживем финансово. А в сложной ситуации – о том, как нам хватит или не хватит на кусок хлеба. Мы очень надеемся, что нам на него хватит. Это не я буду добиваться сцены, это она будет добиваться меня. И ей придется очень сильно постараться.

О.Т.: В курсе ли ты, что происходит у твоих коллег по цеху и в контакте ли ты с другими исполнителями в России?

М.П.: Да, я в курсе того, что происходит у некоторых коллег. У кого-то – по причинам того, что я контачу лично, но лично я контачу с идеальным малым, если уместно это словосочетание, количеством своих коллег – буквально два-три человека. Про всех остальных я знаю, потому что это знают все. Находясь в этом информационном и профессиональном пространстве, достаточно легко сообразить, понять, что происходит у остальных.

О.Т.: И что у них происходит?

М.П.: Ну, есть артисты, которые сейчас либо молчат, либо очень тяжело говорят, им дается тяжело каждое слово. Которые находятся под серьезнейшим ударом, потому что им некуда деваться. У них серьезное прошлое с точки зрения того, что это не молчащие артисты, написавшие уже давным-давно большое количество антивоенных песен, которые сейчас актуальны как никогда и как будто бы вчера написаны. Каждый поступок, каждый минимальный, пусть даже косвенно о чем-то говорящий пост в социальных сетях – для них постановка себя под величайший удар. И этих людей надо и понимать, и беречь, и просто молиться за то, чтобы у них было все хорошо. Я об этих людях сказал в первую очередь, потому что они негромко говорят, но, повторяю, весовой коэффициент каждой запятой в их речи – максимален. Я не могу сейчас называть их имена.

Есть артисты, которые находятся в относительной безопасности. К их числу относится и «Ногу свело!», и более серьезные, скажем, великие артисты, такие как Борис Гребенщиков, Андрей Макаревич. Они могут себе позволять что-то говорить. Я не знаю, есть ли смысл комментировать то, что они делают. Я лишь только скажу со своей стороны, что я, естественно, испытываю к этим людям максимальное уважение и кланяюсь им в пояс, пользуясь сейчас этим случаем выступить публично.

Есть артисты, которые поддерживают «зигу», ездят на концерты. Если бы не было так грустно, то это было бы смешно. Это самая интересная для меня категория, потому что она меня очень забавляет. Они сейчас в настолько интересном находится положении, что, я не знаю… это как… как тараканы в банке. Мне просто даже интересно за ними смотреть, наблюдать за тем, что они делают сейчас, как будет развиваться их карьера в дальнейшем. Я не люблю смотреть на то, как другие испытывают проблемы, оказываются в ситуации поверженных. Но сейчас я хочу себя настроить на то, что на эту ситуацию нужно будет взирать с интересом, как на хорошее телешоу, на хороший такой, говняный «Дом 2». Со всеми его тараканами. Вот, это самая прекрасная, разумеется, в кавычках, категория.

Ну, и самая сложная категория — это, конечно, те, которые сейчас сохраняют нейтралитет. Лично для меня — самая сложная категория, потому что об этом можно говорить часами... По-моему, это очевидно, что артисты, которые хранят молчание, но которые, так скажем, уже заработали себе на тихую, по крайней мере, не голодную старость – эти ребята принимают достаточно серьезные решения, им просто нужна денежка. Я боюсь комментировать, но вот эта последняя, номер четыре, категория — это проблема. Настоящая, реальная, тяжелая.

О.Т.: Вот одна из песен называется «Поколение Z». Что ты думаешь про этот символ?

М.П.: Ну, если можно было придумать что-то более кошмарное, то я не знаю, что. Поскольку всё-таки сказать, что это фашистский крест, в его, так сказать, классическом исполнении, ну, наверное, нельзя… Но Z это просто, это совершенно... Ну, это идеальная антиреклама. Вот, что я думаю. Это антиреклама самим себе.

О.Т.: Тем более был особый отдел нацистов, которые тоже использовали...

М.П.: Да, о чем мы прямо сказали в третьем куплете песни «Буква Зю». Послушайте, кому не лень, пожалуйста – это наш не самый громкий сингл. Просто потому, что мы не сделали официального видеоклипа на YouTube-канале. Но эту песню на YouTube, собственно, легко найти:

«Словно кобра ядовитый этот волчий крюк.
Из другого алфавита наш заморский друг.
Тот, кто нам его сосватал, не сошел с небес.
Уважал зондеркоманду и войска СС»

О.Т.: Что делать и кто виноват?

М.П.: Ну, этот вопрос является, во-первых, вопросом вопросов в принципе, а во-вторых, вопросом вопросов в нашей семье. То есть, что это: верхушка, доведшая массы, или массы, достойные такой верхушки и генерирующие верхушку. Не я должен отвечать на этот вопрос. На этот вопрос должны отвечать ученые. Реально. Те, простите, кому платят деньги за то, что они ученые. Я вот своими неучеными мозгами не решил этот вопрос для себя до конца, но все больше и больше склоняюсь к мнению, что это сделали мы сами. Что все-таки это сделала не верхушка. Сейчас, опять же, любой политик, политолог, социолог и историк могут мне возразить – и пусть они возразят, пусть они это делают, пусть они выполняют свою работу.

Мне кажется, что все-таки рано или поздно люди должны понять, что есть интернет, что можно как-то, ну, просто что-то нажать, что-то прочесть и начать думать самим. Соответственно, мне кажется, что это мы дошли до такого, что у нас такая верхушка, те, кого называют элитами – кошмарное слово, имеются в виду финансово-политические элиты. Но мне кажется, что на настоящий момент между моим полуэмоциональным утверждением и реальностью есть мостик. И я хочу перейти к следующему и последнему моменту в цепи рассуждений на эту тему. Это серьезнейший фейл нашей уже другой элиты – нашей интеллектуальной элиты, нашей прогрессивной части общества, которая не справилась со своей задачей ведения масс пассивных. Массы делают революцию, но они ведомы прогрессивной частью. Прогрессивная часть, как оказалось – это мы, если мне будет позволено себя каким-то боком отнести к этой прогрессивной части. Мы очень долго подпевали, мы очень долго занимались самолюбованием, какими-то размышлениями. Так или иначе, мы довели до того, что наш народ принял вот это.

О.Т.: Что будет дальше? Какие творческие планы, насколько они зависят от состояния дел в Украине?

М.П.: Творческие планы зависят от состояния дел в Украине. Творческие планы зависят от состояния дел в России. И я очень четко хочу сказать и подчеркнуть: в этом смысле дела в России намного хуже. Я прошу отделить это понимания от того, что сейчас бомбят не Россию, и у кого дела плохи, мы прекрасно понимаем. Но в головах дела плохи не у украинцев, а у россиян.

Поэтому творческие планы зависит и от одного, и от другого. Но надо понимать, что вечно мы говорить не будем. Мы будем говорить еще достаточно много, потому что за песней «Назад, Россия» последует, наверное, «Титан», который не такой колкий и злой, но в котором есть что-то другое. И затем последует песня «Я боюсь», которая написана уже несколько месяцев назад, и клип на которую снят несколько месяцев назад. Поэтому ее сверхактуальность, может быть, уже не такая «сверхшная», но, тем не менее, пока в России творится такое, актуальность пропадет, к сожалению, не скоро. То есть, у нас впереди три песни, которые написаны и записаны. Но для того, чтобы они ожили и дышали, нужно много приложить сил.

Что будет дальше? Будет дальше хотя бы одна песня еще, помимо упомянутых? Я не знаю.

О.Т.: Общий такой вопрос: что будет дальше с Украиной и Россией? Смогут ли украинцы и русские снова общаться и в какой форме? И когда?

М.П.: Украинцы достаточно эффективно сопротивляются. Ну и у них, конечно, будет все хорошо, потому что у них сейчас все очень хорошо в головах. Они сейчас самая популярная страна в мире, у них сейчас самый популярный президент в мире. Разумеется, мир к ним благоволит.

Что будет с Россией? Опять, большое количество умных обозревателей на эту тему что-то сказали... Будет ли смена власти? И на кого? Если опять придут ребята, которые аккуратно поменяют шило на мыло, то будет одна ситуация. Если придут другие ребята, то будет другая ситуация.

Опять же, сейчас, наверное, основным полем для хороших мирных интеллектуальных баталий является Фейсбук. И вот эти все разговоры, которые там ведутся, дают мне основания полагать, что не все понимают, до какого состояния дошла наша, в частности, рок-музыка. До какой степени она стала циничной, до какой степени она стала приспособленческой, бесполой. Девальвировались все абсолютно понятия и принципы рок-музыки, то, на чем она держится изначально, о чем замечательно сказал в своем интервью намного более конкретно, профессионально и чисто с точки зрения языка и выражения мысли Артемий Троицкий. Вот я не думаю, что общество сейчас это понимает.

Но, если в этом обществе есть какая-то соринка, в хорошем смысле, то на ее базе будет нарастать жемчужина. Я не знаю, что там будет нарастать. Я не знаю, в каком направлении идем, и я не знаю, что будет с российским обществом.

У украинцев сейчас хватает величины души принять песню на русском языке группы «Ногу свело!». Сейчас, когда русский язык на украинской эстраде вообще немыслим. А у меня сейчас интервью [в Украине] люди просят, люди пишут, просто пишут. Бог с ними, с интервью, за них большое спасибо. Но когда люди просто пишут... то есть, у этих людей, у этого народа, который сейчас бомбят, у них хватает величины души еще быть к чему-то открытыми.

Но что будет у русских в головах? Сумеют ли они убедить украинцев в том, что они что-то осознали? Если та жемчужина, о которой только что мы говорили, вырастет, и если это будет та жемчужина, к которой приведет вменяемое состояние... Та часть общества, которой положено быть вменяемой, включая и профессионалов-политиков, профессиональную оппозицию, задача которой работать эффективно, а не заниматься междоусобицами... может быть, когда эта прогрессивная часть общества поведет за собой остальных, общество осознает – и когда-нибудь мы снова станем братьями, но это не ко мне вопрос. Я слишком мал для этого.

Смотрите также: интервью с Максом Покровским, с которым мы пообщались в 2021 году о двух составах группы «Ногу свело!», о его жизни и творчестве в Нью-Йорке.