Российскую сторону в «Поединке» представляет Федор Лукьянов – главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», член президиума Совета по внешней и оборонной политике, американскую сторону – Дональд Дженсен, аналитик Центра трансатлантических отношений в Школе международных исследований имени Пола Нитце при Университете Джонса Хопкинса.
Взгляд из Москвы:
Неутешительный итог
Взгляд из Вашингтона:
Россия замыкается в себе
И то, и другое – отражение внутриполитических дебатов. Закон Магницкого – самоутверждение Америки как страны, которая считает себя вправе выносить суждения о происходящем в других государствах и распространять свое законодательство на остальной мир. Собственно, это было всегда. Но в глобальном мире стирание граней между внутренним и внешним принимает характер основного общественно-политического процесса, и реакция государств, теряющих контроль над своими суверенными делами, зачастую преувеличенно тревожная. К тому же в Законе Магницкого присутствует привкус внутренней борьбы – республиканцы стремятся ограничить возможности Обамы на российском направлении, где во время первого срока наметились некие конструктивные сдвиги.
Аргумент, который можно услышать от российских депутатов, проголосовавших за запрет усыновления, «они нас оскорбили». Такое впечатление, что указание из администрации жестко ответить на Закон Магницкого в Госдуме перевыполнили, парламентарии сами себя разогрели до состояния патриотического ража, когда азарт перевешивает рациональные аргументы. Иначе объяснить привязку темы усыновления к политическому ответу Конгрессу невозможно. Заодно обществу сделали инъекцию шовинистических настроений – так, на всякий случай, без конкретной цели.
Парадокс заключается в том, что помимо этой коллизии собственно российско-американские отношения находятся во вполне нормальном состоянии. Две страны – не союзники, что вполне естественно, учитывая предысторию и нынешний статус держав. Но и каких-то глубоких, фундаментальных противоречий сейчас между ними нет. Противоракетная оборона, Сирия, Иран – темы конфликтные, компромисс по ним намечается крайне тяжело, но в общем ситуация не выходит за рамки взаимоотношений крупных стран с несовпадающими интересами.
Проблема отношений, и история с Законом Магницкого ее усугубила, состоит в том, что отсутствует повестка дня, которая соответствовала бы задачам сегодня и завтра. Победа Барака Обамы и его второе президентство были встречены в Москве с удовлетворением, поскольку была надежда на то, что Обама как политик более гибкий и современный станет более содержательным собеседником по вопросам, которые нужно поднимать в 21 веке. Прежняя повестка дня либо исчерпана, либо устарела. В очередной раз начинать подсчет боеголовок и вести сложные переговоры об их сокращении можно, но лишено практического смысла – никакая из по-настоящему актуальных проблем тем самым решена не будет. Афганская тема остается (кстати, примечательно, что, несмотря на истерию декабря, никто из депутатов даже не заикнулся о том, чтобы пересмотреть соглашение о транзите военных грузов, Путин не велел), но она конечна – еще неполные два года и все. Важные и перспективные темы – Азия, Арктика, ремонт или ревизия распадающегося Договора о нераспространении ядерного оружия – не обсуждаются, поскольку они требуют свежих и непредвзятых подходов, а в сложившейся атмосфере это едва ли возможно.
Дальнейшего обострения ожидать, вероятно, не стоит – декабрьская волна уляжется, оставив неприятный осадок. Но и никакого развития отношений не будет, наступит долгая пауза. А значит масса важных вопросов, которые под силу разрешить при совместной работы России и США, останутся нерешенными.
Начиная с 1991 года, российское государство безуспешно пыталось утвердить за собой три несопоставимых и даже противоречивых источника легитимности. Оно называет себя демократическим, однако все достижения 1990-х были уничтожены режимом Путина, что лишило систему мифа о ее происхождении. В эпоху Путина предпринимались попытки объединить советскую и российскую историю в общую многоплановую традицию, однако результатом этих попыток стала своего рода «сборная солянка» из российских и советских символов, а Великая Отечественная Война по-прежнему остается единственным обоснованием того, что нынешний режим является легитимным преемником СССР. Путин обеспечил режиму определенную долю легитимности за счет Чеченской войны, а также придумал «войну» против олигархов. На пользу ему пошел и вовремя начавшийся рост цен на нефть, однако эти обоснования легитимности в последнее время ослабевают. В условиях слабости государственных институтов, недостатка правопорядка и размытого понимания частной собственности каждые выборы или смена власти грозят превратиться в политико-экономический кризис.
Возвращение Владимира Путина в Кремль, без сомнения, ставшее главным событием 2012 года, еще больше ослабило режим. Более того, как отметил Михаил Дмитриев, Путин вернулся на фоне разрастания пяти мощных тенденций, подрывающих российскую политическую систему: резко обострившейся потребности в альтернативных лидерах; старении политической элиты; неспособности политической риторики режима мобилизовать население; поляризации электората и, наконец, подъеме среднего класса, требующего обуздать коррупцию и допустить его к участию в управлении государством.
Путин в 2012 году не сделал ничего, чтобы приспособиться к этим изменениям. Напротив, он еще плотнее закрутил гайки, апеллируя к своему электорату: националистам, бедным слоям населения, жителям сельской местности и работникам провинциальных промышленных предприятий. Власти отправили в тюрьму участниц феминисткой панк-группы, устроивших акцию протеста в главном московском храме. В целях борьбы с оппозиционными настроениями через Думу провел законы, ограничивающие свободу проведения митингов и интернета. К концу году уличные протесты, разразившиеся из-за фальсификаций на выборах, поутихли, а в рядах оппозиции начались противоречия по поводу стратегии и тактики. И хотя в последние месяцы обстановка стала спокойнее, сейчас, по данным респектабельного социологического центра «Левада», протестные настроения получают все большее распространение в регионах, где население выражает недовольство по поводу социальных проблем – таких, как коммунальные услуги, низкая заработная плата, безработица и стоимость жилья.
При этом еще большую опасность представляют собой противоречия внутри политической элиты, возникшие из-за сужения политической базы Путина. Ему хуже, чем когда-либо, удается находить равновесие между деловым интересами влиятельных кланов Кремля. Более того, есть признаки соперничества между потенциальными преемниками лидера. Чтобы удержать в узде возможных соперников, Путин запустил избирательную антикоррупционную кампанию и попытался ужесточить контроль над олигархами, запретив банковские счета и недвижимость за границей. Впрочем, слишком сильное давление может дестабилизировать корпорацию, которую Путин так старался привести к балансу.
Внешняя политика в 2012 году была в значительной степени вторична по отношению к внутриполитической ситуации. Основным ее принципом была автаркия – преследование национальных интересов, облеченное в традиционную риторику великой державы. Примером такой политики стало разрешение на транзит транспорта НАТО из Афганистана через Ульяновск (что выгодно Москве).
Кроме того, Россия пресекла попытки Запада вмешаться в сирийский кризис из опасений, что это может способствовать смене режима. В самом деле, Путина в последние месяцы волновала не столько судьба Асада, сколько то, что однажды его собственный режим могут свергнуть аутсайдеры. Кремль применил против внешних врагов – таких, как США, – проверенную советскую тактику, рассчитывая ослабить иностранное влияние внутри страны за счет закрытия американских программ международной помощи. В конце года российские власти чересчур резко отреагировали на «закон Магнитского» – в высшей степени символическую, но нацеленную против вполне конкретных людей меру, предусматривающую визовые и финансовые санкции в отношении нарушителей прав человека. Москва в ответ запретила усыновление российских сирот американцами. Отношения с Германией и Евросоюзом, критично отзывающимся о ситуации с правами человека в России, также пострадали.
При всем этом российская экономика демонстрировала хорошие результаты: темпы роста, несмотря на глобальный экономический спад, составляли более 3%, а государственная и корпоративная задолженности оставались на разумном уровне. Кроме того, страна после 19 лет переговоров наконец вступила в ВТО. Впрочем, России все равно грозит стагнация, если ей не удастся снизить зависимость от углеводородов и совладать с коррупцией. Правительство не может одновременно выполнять свои обязательства в сфере соцобеспечения и поддерживать экономику страны в здоровом состоянии.
Многолетняя путинская «стабильность» сделала Россию похожей на Советский Союз в канун его распада – неустойчивой к потрясениям и неспособной остановить свой упадок. Подавляя раздробленную и слабую оппозицию или показывая язык Вашингтону, Путин может одержать своего рода тактическую победу, но такие шаги крайне опасны в политическом смысле, поскольку не пользуются поддержкой всей элиты, могут отвратить средний класс и отвлекают власть от куда более серьезных проблем.