Российскую сторону в «Поединке» представляет Федор Лукьянов – главный редактор журнала «Россия в глобальной политике», член президиума Совета по внешней и оборонной политике, американскую сторону – Дональд Дженсен, аналитик Центра трансатлантических отношений в Школе международных исследований имени Пола Нитце при Университете Джонса Хопкинса.
Взгляд из Москвы:
Закон Магнитского и российско-американские отношения
Взгляд из Вашингтона:
Символы имеют значение
Закон Магнитского и российско-американские отношения
В чем политический смысл ответа Москвы? Понятно, что практически запрет на въезд тех, кто имел отношение к делу Виктора Бута, летчика Ярошенко или к усыновлению погибших детей, никак на реальном положении всех этих людей не скажется. Да и счетов в России у них нет. Однако цель не в этом. Россия отказывается принимать право кого бы то ни было – Америки, Европы или любых других держав – оценивать российскую внутреннюю практики и пытаться на нее влиять. Раньше Россия огрызалась и критиковала, теперь действует в ответ, отчасти окарикатуривая шаги Конгресса США. Вы считаете, что у Америки есть право кого-то признавать виновным без суда? Ну получите в ответ то же самое и посмотрите на то, как это выглядит со стороны.
Этими символическими жестами, вероятно, дело не ограничится. Претензии к американской свинине, обнаружившиеся аккурат к принятию закона Магнитского, вероятно, призваны продемонстрировать, что недружественные шаги на политическом уровне неизбежно скажутся на интересах американского бизнеса, конкретных производителей. Это вряд ли соотносится с духом ВТО, куда Россия недавно вступила, но суды все равно продлятся очень долго, да и результат непонятен, а продавать продукцию надо здесь и сейчас. Возможны и другие сигналы, нет гарантии, что претензии не возникнут к кому-то еще.
При этом пока нет ощущения, что в Москве настроены на конфликт. Скорее наоборот: ответные меры – ответными мерами, но нельзя перегнуть палку. В Кремле понимают, что закон Магнитского – инициатива отнюдь не администрации Обамы Госдепартамент и Белый дом старательно тормозили процесс, чтобы снизить издержки для двусторонних отношений. Государственные телеканалы в момент принятия закона Палатой представителей упор делали на отмену навязшей в зубах поправки Джексона-Вэника, что открывает новую возможность для торгово-экономического сотрудничества. Потом, правда, тональность ужесточилась как реакция на активное обсуждение Закона Магницкого на Западе. И если аналогичные акты будут теперь принимать все американские союзники, тема останется на повестке дня, генерируя негативные эмоции.
В остальном настрой остается по-прежнему осторожно-позитивным. Даже вполне беспрецедентные высказывания Хиллари Клинтон о том, что США намерены сознательно противодействовать любым интеграционным инициативам России на постсоветском пространстве, особой реакции в Москве не вызвали. Здесь предпочли считать, что Клинтон – уходящая натура, которая «перед дембелем» говорит уже от себя, а не отражает подход будущей администрации.
Скорее всего, так и есть. Тем не менее, характерно, что восприятие России не меняется, отношения строятся на тех же самых стереотипах, которые существовали 30, 20 и 10 лет назад. И принципы сдерживания, противостояния никуда не уходят, несмотря на все перемены в мировой палитре.
В послании Федеральном собранию, которое Путин огласил на этой неделе, особых резкостей в адрес Запада сказано не было, разве что дежурное напоминание о том, что внешнее вмешательство во внутриполитическую жизнь недопустимо. Но и то без особой страсти. Весь текст был посвящен внутренним проблемам, что многих удивило, в Европе и Америке из этого сделали, как всегда, негативные выводы о российском президенте. На мой взгляд, отсутствие внешней политики очень позитивно, российская власть, наконец-то, верно расставляет приоритеты – главные проблеме внутри, а не вовне. А констатация того, что «если нация… утрачивает жизненные ориентиры и идеалы, ей и внешний враг не нужен, все и так развалится само по себе», по-своему революционна. Может быть, хотя бы слова Владимира Путина положат конец бесконечным поискам «козней врагов» как причин национальных неудач.
Противоречивая реакция на утверждение Конгрессом США так называемого «Закона Магнитского» 6 декабря в очередной раз свидетельствует о трудностях, с которыми сталкивается Запад в попытке найти баланс между сотрудничеством и продвижением прав человека при работе с авторитарным режимом Владимира Путина. С одной стороны, этот законопроект предусматривает визовые и финансовые ограничения для российских должностных лиц, причастных к коррупции и нарушениям прав человека. С другой стороны, это законодательство является частью более крупного пакета, который отменяет торговые ограничения времен Холодной войны в отношении России и предоставляет Москве статус постоянных нормальных торговых отношений с Соединенными Штатами. Часть законопроекта, касающаяся сферы прав человека, получила свое название по имени Сергея Магнитского, российского аудитора, который четыре года назад раскрыл масштабное мошенничество в отношении британского инвестиционного фонда со стороны сотрудников российского Министерства внутренних дел. Позднее его арестовали и подвергли пыткам, от которых он скончался, те самые офицеры, против которых он давал показания. Причастные к этому делу лица не только избежали наказания, но и получили награды и продвижение по службе.
Президент Обама пообещал подписать законопроект, который дает президенту 120 дней на подготовку списка россиян, считающихся причастными к нарушению прав человека. Однако в его официальном заявлении подчеркивались преимущества постоянной нормализации торговых отношений с Россией, и лишь мимоходом упоминалось о касающейся прав человека стороне документа. И действительно, Белый дом на протяжении нескольких месяцев пытался ограничить направленность закона. Двойственное по своей сути отношение администрации отражает фундаментальную проблему в ее перезагрузке отношений с Россией – имевшей целью одновременно наладить взаимодействие с российским правительством и обществом, которые, как это теперь стало очевидным, начинали двигаться в разных направлениях – элита стремилась к укреплению своего контроля над властью, а все более неспокойное общество добивалось большей открытости. Трудности администрации Обамы при создании последовательного подхода к России также стали очевидны из речи, произнесенной госсекретарем Клинтон в Дублине на следующий день после принятия «Закона Магнитского». Она обвинила Москву в попытке «ресоветизировать» регион под видом экономической интеграции и связала это с политическим «закручиванием гаек» в России.
Реакция Москвы была не более последовательной. Российские власти резко отреагировали на итоги голосования в Конгрессе с раздраженностью, которая пристала бы советской эпохе. Российское Министерство иностранных дел охарактеризовало «Закон Магнитского» как «…мстительное желание посчитаться» с Россией в мировых делах. Российские законодатели пообещали до конца месяца принять закон, запрещающий выдавать визы американцам, которые подвергли дурному обращению усыновленных российских детей (игнорируя то, что «Закон Магнитского» касается лишь действий должностных лиц), а также тех, кто якобы похищал российских граждан из третьих стран (отсылка к Виктору Буту, которого арестовали в Таиланде, но осудили в Нью-Йорке в начале 2012 года за контрабанду оружия).
Москва также предприняла шаги по ограничению импорта мяса из Соединенных Штатов, а Путин тем временем назвал комментарии Клинтон «чепухой». Между тем, бывший российский премьер-министр Евгений Примаков сообщил аудитории в Москве, что, по его мнению, «Закон Магнитского» не повредит двусторонним отношениям (эту же позицию без лишнего шума высказывали некоторые российские должностные лица своим американским коллегам). Даже если Москва пожелает принять ответные меры, единственной серьезной угрозой с ее стороны могут стать только действия, связанные с ее ключевой ролью в Северной транзитной сети, по которой через территорию России осуществляется снабжение сил НАТО в Афганистане. Однако нет никаких признаков того, что Россия собирается использовать этот рычаг, главным образом потому, что она служит и российским интересам.
В самом деле, эффект «Закона Магнитского» может быть главным образом символическим, как верно отмечает юрист и активист Роберт Амстердам. Прежде всего, вследствие разногласий между Москвой и Вашингтоном в сферах геополитики и прав человека и так весьма вероятно, что двусторонние отношения ухудшатся независимо от принятия этого закона. Во-вторых, данный закон разрабатывался несколько лет, так что у России было время на необходимые изменения (хотя ее конфронтационная и неверная стратегия по противодействию принятию этого закона – отказ признать совершенные в рамках этого дела нарушения прав человека и более усердное лоббирование администрации Обамы, чем Конгресса США – сыграла против нее самой). В-третьих, Россия могла бы уже подсчитать, что громкие международные заявления относительно ее действий в сфере прав человека – не такая большая цена за достижение более долгосрочных экономических целей: статуса постоянных нормальных торговых отношений, отмены устаревшей поправки Джексона-Вэника и членства во Всемирной торговой организации. Наконец, создание списка российских должностных лиц и соответствующих процедур по заморозке банковских счетов наверняка окажется сложной задачей, что даст администрации Обамы возможность еще больше отсрочить ее исполнение.
Однако символы имеют большое значение. В ходе опроса, проведенного 7 декабря авторитетным «Левада-Центром», выяснилось, что 39 процентов россиян поддержали «Закон Магнитского», в то время как против него выступило лишь 14 процентов. У себя на родине, где это важнее всего, жертва Сергея Магнитского не забыта.