Холли Моррис: «Мы узнали, что и в Чернобыле можно выжить»

Кадр из фильма «Бабушки Чернобыля». Courtesy photo

В Лос-Анджелесе прошла мировая премьера документального фильма «Бабушки Чернобыля»

«Они выжили в сталинский голодомор в 30-е годы и во время нацистской оккупации в 40-е годы. Некоторых из этих женщин угнали в Германию как рабов. Когда же случилась Чернобыльская катастрофа, они не стали убегать от невидимого врага».

Так режиссер-документалист Холли Моррис в интервью телеканалу CNN описала героинь своего нового фильма «Бабушки Чернобыля» (The Babushkas of Chernobyl), снятого ею вместе с Энн Богарт. На завершающемся 18 июня Международном кинофестивале в Лос-Анджелесе состоялась мировая премьера этого фильма.

Почти тридцать лет живут в зараженной радиацией зоне десятки пожилых вдов. Они отказались покинуть родные дома после катастрофы с одним из реакторов Чернобыльской АЭС в 1986 году. Американские режиссеры-дебютанты Холли Моррис и Энн Богарт поехали в Украину, чтобы запечатлеть для истории эту невероятную историю выживания.

Холли Моррис по телефону ответила на вопросы корреспондента Русской службы «Голоса Америки».

Олег Сулькин: Если помните, мы с вами первый раз беседовали, когда работа над фильмом еще шла полным ходом. Теперь все позади, прошла мировая премьера. Есть чувство удовлетворения?

Холли Моррис: О, да! Вчера на одном из показов в Лос-Анджелесе зал на триста мест был полон. Люди реагировали очень эмоционально. Был смех, были слезы. Истории этих украинских женщин оказались небезразличны нашей публике. Бабушки явно очаровали зрителей, вы бы слышали раскаты смеха на отдельных эпизодах. Люди поняли, что фильм не только о Чернобыле и радиации.

О.С.: А о чем еще?

Х.М.: О чувстве родной земли. Женщины вернулись в зараженную местность, несмотря на строжайшие запреты. Почему? Они не могли представить своей жизни где-либо еще. Они уверены, что не пережили бы травму переезда. Об этом они открыто говорят на камеру.

О.С.: Любовь к родной земле каким-то мистическим путем помогает им вот уже столько лет побеждать радиацию. Может, действительно, без мистики не обошлось?

Х.М.: Если считать мистикой веру в то, что душа человека знает, где ему лучше жить, то да, безусловно, не обошлось. Есть прямая связь между ощущением счастья и физическим здоровьем. Кроме того, медициной установлено, что чем старше человек, тем менее он восприимчив к радиации. Самый уязвимый возраст – младенчество, детство, юность. Этим женщинам в 1986 году, когда взорвался реактор, было в среднем по 55-60 лет. Гораздо сильнее пострадали от радиации, например, молодые ликвидаторы аварии. В целом, мужчины более уязвимы. Практически все бабушки в нашем фильме – вдовы. Их мужья уже давно умерли – от радиации, алкоголя, курения, от, в целом, нездорового образа жизни. А сами женщины стоически относятся к опасности «схватить дозу». Одна из них говорит в фильме: «радиация меня не пугает, вот голод – это страшно».

О.С.: В нашей предыдущей беседе вы сказали, что всячески избегали пробовать еду в зоне. Один из рецензентов высказал замечание, что вы, дескать, никак в фильме не упоминаете эту проблему.

Х.М.: Мы с Энн и другими участниками съемочной группы группы всеми правдами и неправдами избегали принимать в пищу местные продукты. Наверное, не нужно объяснять, почему.

О.М.: Но хлебосольные бабушки, наверное, сильно на вас обижались, когда вы отказывались отведать местные грибки и картошку.

Х.М.: Конечно! Очень трудно было просить у бабушки интервью и одновременно говорить «нет» ее пельменям. Но, в общем, они понимали, что мы боимся радиации, и они над нами подтрунивали. Мы привозили с собой нормальные продукты и угощали ими бабушек. С нами была представительница администрации этого района, очень опытная и знающая молодая женщина, и мы следовали ее советам. И еще: если бы мы стали рассказывать, как адаптировались к зоне, то фокус внимания переключился бы на нас, американцев, хотели бы мы того или нет. Наша цель была другая – показать, как эти замечательные женщины живут и выживают в Чернобыле.

О.М.: Вы, конечно, пользовались дозиметрами?

Х.М.: Все время. С дозиметрами не расставались ни на минуту. Если прибор начинал «бипать», мы быстро покидали это место. Главная предосторожность в отношении еды и пыли. С Энн (Богарт) мы попеременно, двумя сменами съемочной группы, приезжали в зону, чтобы уменьшить время, проводимое каждым из нас в зоне заражения. На границе зоны каждый раз проходили через пункт контроля. Обратно должны были возвращаться до 5 часов вечера, после там наступал комендантский час. При выезде из зоны нас каждый раз подвергали проверке на радиацию, нас самих и автомобиль.

О.М.: Вы нашли общий язык с украинскими властями? Трудно было получить разрешение на съемку?

Х.М.: Опыт общения с властями вполне удовлетворительный, хотя и перегружен бюрократией. Надо было задолго до даты поездки заполнить длинные прошения с анкетами, с указанием множества деталей. Отдельно оформляли разрешение на съемку ночью, чтобы нам позволили остаться на пасхальную службу.

О.М.: Я разговаривал с другими американцами, которым в разные годы довелось снимать на территории Украины. И у меня сложилось впечатление, что практически всем им приходилось в какой-то момент давать взятки, чтобы все нормально работало. Каков в этом отношении ваш опыт?

Х.М.: Приходилось действовать по-разному, применительно к ситуации. Нам крайне несимпатична сама идея взятки, поэтому мы предпочитали честно продираться через бюрократические завалы, чем потворствовать коррупции. Но мы не говорим об этом в фильме. Наш фильм не политический. Мы никого не обличаем. Мы рассказываем об удивительных судьбах. Да, мы знаем, что Украина политически нестабильна, экономика ее разрушена, а законы и правила не всегда соблюдаются.

О.С.: Вы закончили фильм до начала войны в Украине?

Х.М.: Да, нам повезло, мы завершили съемки летом 2013 года. Но даже если бы мы совпали по времени с российско-украинским кризисом, я не уверена, что эти добавления так уж необходимы в фильме.

О.С.: Вы и Энн Богарт – сорежиссеры, соавторы. Как вы распределяли обязанности, по какому принципу?

Х.М.: Наше партнерство с Энн – результат прагматического расчета. Риск съемки в зараженной зоне минимизировали, распределив эту работу между нами. Всего мы снимали в зоне 16 дней, то есть по 8 дней каждая.

О.М.: Ваши ожидания от американского релиза?

Х.М.: Мы параллельно выпускаем фильм по фестивальному маршруту и в обычный прокат. Конечно, очень хотим привезти его в Украину и показать нашим бабушкам. Надеемся, им понравится.