Писатель Борис Акунин (настоящее имя – Григорий Чхартишвили) покинул Россию в 2014 году после аннексии Крыма. Сейчас, после нападения России на Украину, проживающий в Великобритании Акунин, а также артист балета Михаил Барышников из США и экономист Сергей Гуриев, уехавший из России во Францию, основали фонд «Настоящая Россия» (True Russia). Они выступили с совместным антивоенным обращением, в котором призвали «русских всех стран» объединиться против «преступной войны» и оказать помощь украинским беженцам. В интервью из Лондона Русской службе «Голоса Америки» автор книг об Эрасте Фандорине рассказал о том, как и почему из-за действий Владимира Путина слова “Россия” и “русский” превратились практически в бранные во всем мире.
Your browser doesn’t support HTML5
Акунин: «Слова “Россия” и “русский” превратились практически в бранные»
Рафаэль Сааков: Григорий Шалвович, начать хотелось бы с новой инициативы под названием «Настоящая Россия», в рамках которой вы объединились с Михаилом Барышниковым в США и Сергеем Гуриевым во Франции. Расскажите, пожалуйста, об основных целях созданного фонда. Почему именно «Настоящая Россия»?
Борис Акунин: Мы, как очень многие люди русской культуры, живущие в мире, после 24 февраля совершенно в шоке и в потрясении от того, как ведет себя государство «Российской Федерация». Оно вызывает у нас отторжение и отвращение. Мы оскорблены за слово «Россия» и за слово «русский», потому что сегодня во всем мире эти слова превратились практически бранные. Я думаю, что многие люди русской диаспоры уже это на себе ощутили. Если не ощутили, то ощутят, потому что это надолго. Это теперь надолго. Мы этим обязаны одному человеку, у которого в голове происходят какие-то странные процессы. И от этих процессов зависит судьба 140 миллионов россиян, живущих внутри России, зависит судьба несчастной Украины, а в общем – зависит судьба всего мира, потому что звучат угрозы применения ядерного оружия. В этой ситуации мы решили, что совершенно необходимо напомнить всему миру, что Путин — это не Россия, что настоящая Россия — это антивоенная, демократическая страна. Это страна большой культуры. Настоящая Россия – страна Пушкина, Достоевского, Чехова, Сахарова, а не Сталина и не Путина.
И тут одной декларации мало. Тут надо делать, совершенно понятно, что делать – надо помогать прежде всего тем, кому сейчас хуже всего. Хуже всего сейчас украинцам, хуже всего сейчас украинским беженцам. Смотреть на то, что происходит с этими людьми, и ничего не делать – совершенно невыносимо. Мы объявили сбор денег в помощь украинским беженцам. Это проблема, которую надо решать в первую очередь. Мы – обычные люди, мы не можем остановить войну, но помочь мы можем. Мы создали такой канал, по которому, где бы вы ни жили – впрочем, за исключением России, потому что россияне, хоть и хотят, но не могут перевести туда деньги из-за санкций – можно принять в этом участие. Все эти 100 процентов денег полностью идут в Ассоциацию британских фондов, которая переправляет их в очень авторитетные организации – Красный Крест, OXFAM, помощь детям и так далее.
РС: Почему вы посчитали необходимым обратиться в сложившейся ситуации с призывом, как говорится на сайте фонда, к русским из всех стран мира объединиться против преступной войны? Каким вы представляете такое единение? Только ли за счет перечисления средств или в том числе, словом, некими информационными заявлениями, которых вы ждете от людей, к которым обращаетесь?
БА: Во-первых, мы все находимся под ударом. Под ударом находится не только Украина – под ударом находимся все мы. Причем Украине будут сейчас помогать всем миром, и я надеюсь, что все у нее будет хорошо. А у русских людей все будет очень плохо. Все будет плохо и внутри Российской Федерации, и будет очень много проблем у всех нас. Нам в этой ситуации надо вести себя солидарно, нам надо объединяться. Сейчас, я надеюсь, как только закончится война в Украине и украинские беженцы начнут возвращаться обратно, нужно будет помогать русским беженцам – людям, которые сейчас бегут от Путина и находятся в ужасной ситуации. Им, кроме нас, точно никто не поможет. Они никому, кроме нас, не нужны.
Кроме того, наша организация, если она сложится, потому что ее начали несколько человек и пока это несколько волонтеров, хотя очень много людей хотят участвовать, – не политического, а культурно-гуманитарного свойства. Это значит, что организация собирается устраивать всякого рода культурные мероприятия. Как вы знаете, под ударом оказалась еще и русская культура повсюду, потому что закрываются выставки, музеи, отменяются концерты и так далее, то есть включается полный механизм этой самой cancel culture (прим. – «культура отмены»), который отлично отработан. Мы все чувствуем себя в той или иной степени виноватыми. Те, кто давно уехал, может быть, они чувствуют это в меньшей степени. Те, кто недавно уехал или вообще не уехал, чувствуют себя очень виноватыми, потому что это мы допустили, что власть в России захватил безумный диктатор. Тем не менее, Россия – страна, слава тебе, Господи, существовавшая задолго до Путина и которая будет существовать после Путина. Это страна, которая сделала миру, конечно, немало плохого, но и очень много хорошего, и наше дело – напоминать о том хорошем, что принесла миру российская культура. Это будет одним из основных направлений нашей деятельности.
РС: Вы как раз затронули тему токсичности слова «русский» в глазах мира после этого нападения. Как вы думаете, коллективная ответственность может вообще иметь место в 21-м веке, когда довольно очевидно, что, к примеру, покинувшие страну из-за репрессий и преследования люди уж точно не имеют отношения к действиям путинской России?
БА: Вопрос, видимо, следует сформулировать так – справедливо ли это? То, что происходит, это мы уже видим и будем видеть еще. Это – факт. Коллективная ответственность будет даже, если вы не чувствуете себя причастным никаким образом к путинскому режиму. Но, если вы говорите по-русски и у вас русская фамилия, на вас это вполне может сказаться. Я боюсь, что это надолго, потому что такого потрясения, как нынешняя агрессия против Украины в Европе не было со Второй мировой войны. Если прибавить к этому еще и ядерную угрозу, то это вообще выходит на какой-то совсем иной уровень. И, конечно, в новостях мы все видим, что речь идет не о том, что «путинская армия сделала то» или «путинская армия сделала то», а речь идет о том, что «Россия сделала то, Россия сделала се». И наше дело – говорить о том, что это – не настоящая Россия. Это – Россия, оккупированная преступной бандой. Это действительно так, это большая станица Кущевка, где власть захватили эти самые «цапки». А настоящая Россия – это нормальные люди, которые хотят свободной, демократической России и придерживаются общечеловеческих ценностей.
РС: Хотелось бы как раз уточнить у вас, входят ли в число адресатов вашего обращения и жители России, по-прежнему остающиеся в стране, учитывая масштабы гонений и вводящихся все новых наказаний за выражение своих мнений и участие в протестных акциях. Как, на ваш взгляд, они могут помочь и остановить Путина?
БА: Вся надежда мира на самом деле на избавление от этой угрозы может возлагаться только на жителей Российской Федерации, потому что никто больше мир от этого диктатора не избавит. Миру об этом тоже надо напоминать. На самом деле, отрезать этих людей от культурной информации, перестать продавать туда книги, как это сейчас начинают делать некоторые писатели, перерезать информационные каналы, – очень глупо. Это люди, которых нужно информировать, с которыми нужно разговаривать, которых нужно поддерживать. Там очень много людей придерживаются те же взглядов, что мы, но сейчас им заткнули рты, потому что там началась настоящая охота на ведьм и она, безусловно, будет продолжаться. В какой-то момент те люди, которые сейчас оболванены пропагандой, начнут задавать вопросы, потом они выйдут на улицы. Это неизбежно, так бывает всегда.
РС: Еще один важный аспект. В 2011/12-м годах, в период самых массовых протестов в России за последние как минимум 10–20 лет, вы сами участвовали в них и, в частности, в прогулке писателей в Москве. Как вы оцените то, что сейчас народ не вышел на улицы именно стихийно? Не то, что организованно по призыву оппозиции – той, которая осталась как минимум, а именно стихийно на улицы разных городов страны. Вас это удивило?
БА: Меня это не удивило, потому что путинское государство уже очень давно перешло на очень жесткий стиль расправы с уличными акциями. Это несравнимо с тем, что было в 2011/12-м году, когда мы ходили с белыми ленточками и шариками. Это был вполне мирный и добродушный протест. Степень жесткости очень выросла, особенно после покушения на Навального и ареста Навального. Люди, тем не менее, в России, как вы знаете, выходили. Произведено больше 13 тысяч задержаний за эти дни на антивоенных несанкционированных митингах. Это требует от людей очень большого мужества, потому что Путин абсолютно, так сказать, перевел полицию в лукашенковский режим существования. Большинство людей не хотят подвергаться этому. У всех семьи, у всех какие-то свои собственные дела, это нормально. Люди выходят на улицу в большом количестве, когда жизнь становится действительно невыносимой, прежде всего экономическая. Так, как это было в конце 80-х годов в Советском Союзе, когда просто очень резко ухудшилась экономическая ситуация, в магазинах просто начались перебои с хлебом. Надо еще учитывать, что за эти годы средний российский житель привык к довольно высокому уровню потребления по сравнению с тем, что было в Советском Союзе, уж точно, и будет очень болезненно реагировать на ухудшение. А ухудшение будет.
РС: Кроме того, в России с началом войны фактически ликвидировали все остатки независимой прессы с «Дождем» и «Эхом Москвы», а также организовали информационную блокаду западных медиаресурсов, а также социальных сетей. Удивило ли Вас то, насколько стремительно вообще это произошло?
БА: Нет, совершенно не удивило. Это совершенно естественно и это еще только начало этого процесса, потому что, чем труднее будет ситуация, в которой находится режим, тем жестче он будет себя вести, тем больше он будет прибегать к запугиванию, к затыканию ртов. Чем ближе будет к концу, тем чернее будет эта ночь.
РС: Вы покинули Россию в 2014 году после аннексии Крыма. Были ли у вас тогда мысли, наряду с тем, что происходит внутри страны, что все дойдет до полномасштабного нападения России на Украину?
БА: Честно говоря, нет. Я уехал, потому что после аннексии Крыма мне стало понятно, что взят курс на пожизненную диктатуру Путина. Я был уверен, что это решенный вопрос с Крымом, потому что после этого Путин уходить в отставку уже просто не может. Никак. Страшно. Я уехал, потому что не хотел жить в стране, которая обречена быть пожизненной диктатурой. Я ожидал постепенного сползания куда-то в сторону Туркмении. Но меня, как и многих других, застала врасплох эта внезапная вспышка агрессии 24 февраля. Она вообще-то мало похожа на весь предыдущий стиль правления этого, в общем, до сих пор довольно вялого, коррумпированного режима, во главе которого стоит уже очень немолодой человек. То, что он решился на войну, меня очень тревожит еще и вот почему. Это значит, что он очень неадекватно оценивает ситуацию в мире и свое положение в мире. Он явно находится в плену каких-то иллюзий по поводу собственного величия и по поводу слабости всего остального мира, по поводу слабости Украины, Запада. То есть сразу было понятно, что это какая-то капитальная ошибка, что этот человек взял и сразу “впилил” себе ногу. Он теперь будет истекает кровью, но вместе с ним будет истекать кровью, к сожалению, огромная страна.
РС: Григорий Шалвович, уже существуют различные антивоенные петиции и открытые письма. При этом российские власти не реагируют даже на решения международных судов и организаций. Могут ли, по-вашему, обращения в онлайн-пространстве дойти до конечного адресата в Кремле с тем, чтобы он прекратил войну?
БА: Слушайте, мы в гробу видали Владимира Владимировича Путина и его реакцию на наши петиции. Никто из нас про это даже не думает. Это – не петиции, это – декларации, и мы обращаемся к соотечественникам. И количество подписей под этими декларациями – не призыв ни к какому диктатору, а демонстрация того, сколько нас, что нас много и что мы вместе. Вот, чего мы хотим. Режим? Не знаю, я – не политик, но у меня такое ощущение, что режим будет держаться до тех пор, пока он рассчитывает на поддержку Китая. Когда и если он увидит, что поддержки Китая нет, он начнет сразу отползать обратно, потому что без Китая путинская экономика никаким образом выдержать санкции не может.
РС: С точки зрения международного сообщества, представителей коллективного Запада – это и НАТО, и Соединенные Штаты Америки, и Великобритания, что, на ваш взгляд, они могут все-таки сделать, чтобы переломить ситуацию?
БА: Во-первых, дипломатия – давления на Китай или попытка, так сказать, с ним договориться. Это очень важно. Во-вторых, твердость – никакому ядерному шантажу поддаваться нельзя. Плюс поддержка Украины, но это итак происходит, безусловно. А что можем сделать конкретно мы, а не какие-то политические лидеры, то есть люди, говорящие на русском языке, – нам нужно заявить о своей позиции, нам нужно показать, что нас много, а также нам надо думать о том, какой нужно будет строить новую Россию после Путина.